Бумажный дом

2009.09.25 |
Черникова Юлия

Какими могли бы быть наши города, если бы архитекторы воплотили свои фантазии в жизнь

Обледенение архитекторов. Мост вдоль реки. 2000

Бумага все стерпит. Результаты деятельности архитекторов иногда попадают на улицы городов. Теперь известно, куда попадают их мечты — в музей. В Третьяковской галерее на Крымском Валу открылась выставка «бумажной архитектуры» — архива строительных утопий 80-х годов. Какими могли быть наши города, если бы архитекторы воплотили свои фантазии в жизнь, — выяснял The New Times

Автор словосочетания «бумажная архитектура» — архитектор Юрий Аввакумов. В 1984 году ему нужно было в спешке придумать название для первой выставки, и он выдумал именно такое. До этого Аввакумов и его однокурсники по МАРХИ делали нестандартные для советских практиков архитектурные проекты и отправляли их на международные конкурсы, проходившие в Японии. Те давали молодым архитекторам чуть ли не единственную возможность профессиональной реализации, в которой им отказывал напиравший со всех сторон соцреализм типичного массового строительства. О конкурсах «бумажники» узнавали из журнала Japan Architecture. Он доходил до Москвы всего в нескольких экземплярах, а в институтской библиотеке лежал и вовсе в единственном, который хранился в спецотделе. «Его было непросто получить, — рассказывает Аввакумов. — Нужно было уговаривать библиотекаршу — симпатичную, но грузную женщину».

С разрешения КГБ

Японские архитектурные конкурсы устраивались еще в 60-е. Это были профессиональные задания, не сильно отличавшиеся от советских аналогов, — например, конкурс на лучший район, лучший мост или лучший клуб (по-нашему — Дом культуры) на 300 мест. Все изменилось в 1975 году, когда в жюри пригласили молодого японского архитектора Арато Исодзаки. Он неожиданно предложил нестандартную тему конкурса — «Дом для суперзвезды». Оказалось, что такие задачи интересны не только японцам, но и всему миру, в том числе нашим архитекторам, находившимся за железным занавесом. Они посылали свои работы обычной почтой, но со специальной справкой, подтверждавшей, что это не военные документы и не секретные чертежи. Для отправки первой посылки, в которой находился проект музея-лабиринта (его авторы — Михаил Белов и Максим Харитонов — в итоге и победили), требовалось даже разрешение КГБ. Его долго не давали, и посылку пришлось отправить через... журнал «Советская женщина». «За счет международного статуса он имел более свободную почтовую связь, — вспоминает Аввакумов. — А в редакции, как оказалось, работала подруга мамы одного из моих приятелей». В дальнейшем проекты перед отсылкой за рубеж внимательно изучала комиссия Союза архитекторов, раскладывая листы бумаги прямо на полу. Однажды она чуть не завернула работу Аввакумова для конкурса «Музей скульптуры»: это было вертикальное кладбище, спрятанное в бесконечно строящемся небоскребе. На его вершине стоял строительный кран в виде креста. «Никуда не годится, — сообщила комиссия. — Черный юмор, а не советская архитектура». Автор кладбища вовремя нашелся: «Какой еще юмор?! Это чистой воды антиамериканский проект — критика небоскребного строительства!» Такая идея комиссии понравилась, и разрешение выдали. «Правда, никакого места проект не занял, — смеется архитектор. — Наверное, потому, что был антиамериканским». Зато первую премию на конкурсе «Хрустальный дворец» получила нежная работа Александра Бродского и Ильи Уткина: «Это был дворец-мираж, к которому вел длинный путь через городские свалки, — говорит Аввакумов. — Если подойти к зданию близко, то окажется, что никакого дворца нет, есть просто стеклянные плоскости, расставленные под углом друг за другом. Они пересекаются витражными конструкциями и на просвет воспринимаются как общее сооружение. Очень красивая, архитектурными средствами выраженная мечта о дворце, который не существует».

Возвращение к утопии

Мечты закончились с началом перестройки и усталостью от конкурсов, требовавших уже вдохновения по расписанию. Русская утопичная архитектура на время стала ностальгическим воспоминанием. На время — потому что сегодня на смену «бумажникам» пришло новое поколение проектировщиков, желающих бороться уже с современными штампами. Архитектор и критик Кирилл Асс, выпускник Мастерской учебного экспериментального проектирования МАРХИ и частый гость на защитах учебных работ, говорит, что «нет смысла готовить студентов к проектированию по унылым олигархическим заказам: элитное жилье, школы в качестве приложений к торговым центрам и т.п. Это неинтересно». Поэтому именно сейчас, в век напирающего «новомосковского» стиля, молодые зодчие возвращаются к утопии. Например, работы группы «Обледенение архитекторов», созданной в начале 90-х, живо напоминают проекты «бумажников». Эти архитекторы (между прочим, востребованные практики: «Дом-яйцо» в районе Покровки — их работа) утверждают, что придумывают все всерьез и рассчитывают, в отличие от «бумажников», на скорую реализацию идей. А едкая ирония и гротеск возникают у них якобы случайно, как побочное явление. Мост вдоль(!) Москвы-реки они спроектировали для конкурса Центра современной архитектуры «Мост XXI века» и заняли с ним первое место. «Река — свободное пространство в городе, — объясняет участник «Обледенения» Илья Вознесенский, — оно ничем не занято, и здесь можно было бы разместить коммуникации, транспорт». Растущую вниз подземную Москву — этакий индустриальный ад — они тоже придумали, исходя из реальных потребностей: идея в том, чтобы разместить в «нерезиновой» столице максимальное число людей, одновременно сохранив исторический облик города. Строительные люльки, оборудованные под квартиры, — это и вовсе социальный проект. «Люльку можно использовать как жилище для бомжей, — говорит Вознесенский. — Дополнительного места не требуется, а бездомным было бы удобно — они могли бы заглядывать в окна и просить деньги и еду».