Вообще-то тема отъезда за рубеж сильно огрублена и фальсифицирована: одни уехали давно, другие недавно, третьи возвращаются… Бывает, провожают человека на годичную стажировку, а прощаются многозначительно: мол, ты уж там зацепись как-нибудь, назад не возвращайся, нас потом к себе позови. А он и не собирается там цепляться! Да и почему же не возвращаться, когда в Россию продолжают ехать иностранные профессора, топ-менеджеры и футбольные тренеры.
Безусловно, атмосфера в России стала удушающая, и она все сгущается. Хотя это не мешает сохраняться известному парадоксу, который наглядно виден в ситуации с Российской экономической школой (РЭШ ) — ее лидер эмигрировал в Париж из-за политического дела, связанного с Ходорковским, и возвращаться не намерен (пока), в то же время именитые американские экономисты, привлеченные Сергеем Гуриевым в Москву, продолжают работать тут. Но ручеек политической эмиграции теперь теряется в мощном потоке экономического кочевничества. Отъезд теперь имеет совершенно другой смысл, чем в прошлые времена. Раньше были «волны эмиграций». Причем каждая волна имела свой культурный смысл и историю. А теперь уже не будет никакой «четвертой волны». Потому что миграция теперь — глобальный процесс. И русские, ранее сидевшие «у себя дома», теперь, как и другие народы, вливаются в многомиллионные толпы новых «номадов», всемирных кочевников.
Недавно я обратил внимание, что, оказавшись в центре любого крупного европейского города, когда слышишь русскую речь, больше не воспринимаешь ее как «О, туристы!». Какие же туристы, если русскоговорящих в Германии, как говорят, в последнее время уже больше, чем тюркоязычных. И теперь каждый знает: эмигрантом тебя делают не политические взгляды, а дети. Если у тебя маленькие дети, ты вынужден осесть и пользоваться детской инфраструктурой — школой, дополнительными занятиями, медициной и прочее. А если нет детей — знай себе кочуй…
Россия прожила первое постсоветское 25-летие с открытыми границами. До недавнего времени опросы показывали: свобода передвижения воспринимается миллионами как неоспариваемое достижение начала 1990-х годов. И вот через четверть века — метастазы советской закрытости. Большие группы гражданских и военных чиновников свободу передвижения теряют. Причем список попавших под ограничения расширяется. Недавно кто-то из депутатов угрожал прекратить даже студенческий обмен по общеевропейской программе Эразмус* * Erasmus Mundus — некоммерческая программа Евросоюза по обмену и сотрудничеству в области высшего образования, в которой участвуют 90 % европейских университетов и более 3100 вузов из 31 страны. .
Политика Кремля после 2012 года прочитывается четко: инакомыслие выдавливается из страны. Не нравится — уезжай! И в то же время нельзя не видеть занятного парадокса «посткрымской» России: 85% русскоязычных экспатов из разных предыдущих волн эмиграции восхищаются «величием Путина», поддерживают аннексию Крыма и новый политический курс Кремля, сильно напоминающий тот, от которого люди уехали в Европу и США в советское время. Между тем к ним из России теперь едут свежие противники путинизма. Теперь и в эмиграции, и среди кочевников вспыхивают дискуссии. Вновь прибывшие не могут понять: как же ранее прибывшие могут так восхищаться безумной антиевропейской политикой Кремля, если сами живут в Европе и назад не едут. В свою очередь, русский эмигрантский «ватник» — в том числе с дворянской фамилией — с ненавистью смотрит на «новых диссидентов». Он обвиняет вновь прибывающих в русофобии. А себя считает хранителем державного патриотизма в эмиграции.
Перед нами новый феномен: «диссиденты» оказываются в радикальном меньшинстве в русскоговорящей среде, даже если они уехали из России. «Крымнаш» теперь по обе стороны границы. И теперь неважно — уехал ты из России или остался. Ты принадлежишь новому посткрымскому большинству. И главный вопрос: как теперь это большинство собой распорядится — по эту и ту стороны границы.