22 января в Госдуме впервые выступил с речью предстоятель РПЦ
Для начала успокоим антиклерикалов: никакого «выступления патриарха Кирилла перед Госдумой» не было. Единственным официальным выступлением главы Русской православной церкви перед парламентом была и остается речь патриарха Алексия на заседании Верховного совета СССР 1990 года. А 22 января 2015-го патриарх Кирилл выступал в помещении Госдумы, когда, согласно расписанию, там не было пленарных заседаний. Мероприятие было названо «круглым столом», и основную часть зала заполняли священники и иные участники церковных Рождественских чтений. Депутаты если и были, то по своему желанию…
Далее. Речь патриарха Кирилла была адресована прежде всего православной аудитории, в которой весьма распространены страхи перед «электронным концлагерем» — имеется в виду намерение светских властей ввести в оборот пластиковые удостоверения личности, где вся касающаяся гражданина информация закодирована в цифровых носителях. Ясно, что патриарх не мог не коснуться этой темы. Но только далеко идущих выводов тут делать не стоит. Когда докладчик одновременно говорит и про электронные документы, и об абортах, и о патриотизме, и про кино, и про образование, и про загнивание Запада — это что? А то, что ни один из этих слишком многих и разных тезисов не предполагает дальнейшего глубокого рабочего обсуждения.
Патриарх — опытный переговорщик. Если какая-то из тем ему показалась бы особо важной, то он любую из встреч с лидерами страны использовал бы для разговора по этому вопросу, ставил бы это условием дальнейшего сотрудничества, и мы увидели бы результаты. Но этого не было. Зато в стенах Госдумы прозвучала обычная успокоительная таблеточка для православных: патриарх видит вас, слышит вас, не переживайте и не конфликтуйте с властью.
Интересна же эта речь другим — философским введением про «универсальные нормы морали», которые-де пытаются разрушить «мировые СМИ». Эти ценности вечны и интерпретировать их нельзя, настаивает патриарх.
Что тут скажешь. Пока заповедь «не убий» лежит на высокой и закрытой полке — с ней все понятно. Но в реальных истории, политике и жизни вокруг нее сразу появляются именно что «интерпретации» и споры. Когда и при каких условиях все-таки можно убивать? А самого себя — можно? (Это к затронутому патриархом вопросу об эвтаназии). Любая норма, закон, канон, текст, чувство интерпретируются людьми — это вовсе не только современная и не только чужеземная практика. Если мой сосед носит некрасивые и искажающие очки, из этого не следует, что аналогичного предмета нет на моем носу. И потом — почему в речи патриарха все грехи против справедливости были приписаны только «мировым СМИ»? А наша машина госпропаганды — она что, безошибочна в своих оценках?
Кроме того, в речи патриарха мы увидели ревизию еще недавно любимого им тезиса о «Святой Руси». Ранее этот термин имел не столько временные, сколько географические координаты: «Россия, Украина, Беларусь — это все Святая Русь!» А теперь этот термин ушел глубоко в историю: «…Древняя Русь, связанная с Византией… Древняя Русь, Святая Русь — доминанта святости и высоты человеческого духа… Российская империя…» То есть «Святая Русь» — это теперь для патриарха отрезок русской истории между Византийским крещением и Российской империей.
Некоторые неглубокие аналитики досадовали, что в речи патриарха не нашел отражения украинский кризис. Нашел: современная Украина — более не Святая Русь.
Перед пастырем Русского мира сидели депутаты, элитная часть его паствы. Но речь шла не об их грехах, а о далеких зарубежных злоумышленниках. Эта формула свободы слова хорошо иллюстрирована анекдотом: «Я тоже могу выйти на Красную площадь и сказать, что Рейган дурак — и мне за это ничего не будет».
Фото: Дмитрий Духанин/Коммерсантъ