Ясен Засурский на торжественном приеме в честь своего 85-летия.
Москва, 31 октября 2014 г. // фото: Антон Новодережкин/ТАСС
«Передовой отряд»
Во времена брежневского застоя цензура была гораздо строже, чем сейчас, но учившиеся на журфаке в те годы вспоминают про вольнолюбивые лекции по истории литературы, о которых даже мечтать не могли студенты филфака, про учебные пособия, которых не было в свободном доступе…
Да. Считалось, что журналисты должны знать больше, уметь находить и фильтровать информацию. Мы этой негласной установкой неплохо пользовались, если уж честно. Тем самым у студентов формировался вкус к качественным новостям.
А почему журналистам дозволялось знать больше?
Официоз считал их «передовым отрядом партии», то есть им априори оказывалось высокое доверие. На журналистов возлагалась такая ответственная миссия — быть осведомленными. Я, к примеру, читал курс лекций по современной зарубежной журналистике, объяснял, что происходит в мире. Мои коллеги разъясняли, как была устроена медиаиндустрия на Западе — что там не было гонений на журналистов и пресса вовсе не была инструментом «буржуазной пропаганды». Мы стремились учить наших студентов искать достоверную информацию и пропускать ее через себя, иногда сомневаться в ней.
Многие студенты журфака помнят и такой парадокс: Галина Белая читает лекцию об Анне Ахматовой, а следом за ней Евгений Блажнов на «Теории и практике партийно-советской печати» рассказывает о постановлении «О журналах «Звезда» и «Ленинград» 1946 года, «заклеймившие» Ахматову и Зощенко. Ваши студенты сами учились понимать, чему верить, а что учить для галочки?
Ну, может быть, и так… У нас изучали и читали Маркса, Энгельса, классиков журналистики XIX и XX веков. Но, конечно, журналистика тогда была тесно связана с пропагандой. Считалось, что печать — это (строго по Ленину) «коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но также и коллективный организатор». Но и такую установку можно было понимать по-разному. Говоря об организаторской функции, мы считали полезным достоверно показать существующие проблемы, обсуждая пропаганду, — показывать студентам, что печать может быть достаточно честной и правдивой. Поэтому мы очень активно рассказывали об опыте мировой печати.
Работа под контролем
Приходилось ли с кем-то согласовывать курсы лекций? В КГБ у вас были кураторы?
КГБ — это не про нас. У нас проходили съезды преподавателей — на них и обсуждалась учебная программа… Понимаете, наш факультет был открыт в 1952 году, а еще через несколько месяцев, в марте 1953-го, умер Сталин. Мы одними из первых почувствовали: идет смена эпох. Да и вообще у нас в этом смысле было несколько особенное положение. К нам, помню, тогда приехал Дмитрий Шепилов, первый замначальника управления пропаганды и агитации ЦК КПСС, в 1953 году возглавивший главный партийный орган — газету «Правда». Мы собрали студентов в Коммунистической аудитории, и он нам откровенно сказал: журналистика не должна злоупотреблять всякими грубыми словами, хватит уже обзывать западных журналистов и политиков «кровавыми собаками», и пора бы всерьез заняться внутренними проблемами: мясом, молоком, тем, как живут люди. Получилось так, что процесс десталинизации, получивший мощный импульс после 1956 года, после XX съезда КПСС, — этот процесс шел синхронно с развитием нашего факультета, Хотя и у нас и в 50-е, и в 60-е, и в 70-е годы, и позже, работали разные преподаватели, были разные точки зрения на все, что происходит вокруг.
Когда тяжело заболел наш декан Евгений Худяков, впервые вместо назначения нового человека на его место была проведена процедура выборов. Я не хотел быть деканом, это не моя профессия была, я занимался американской литературой. Меня уговорили мои коллеги — они опасались, что деканом назначат кого-нибудь из ВПШ (Высшей партийной школы. — The Nеw Times), это их очень испугало, они пошли в партком, в ЦК — просить, чтобы им разрешили избрать человека из другого поколения преподавателей. И они своего добились. Ну а я вынужден был пойти навстречу, поддержать своих товарищей. Это был 65-й год*.
Вообще, мы всегда на факультете могли говорить то, что на самом деле думаем, хотя случалось, нарывались и на крупные неприятности. Вот у нас был блестящий преподаватель философии Юрий Александрович Левада**. У него были свои взгляды на журналистику, он считал, например, что печать не может решать проблемы посевной кампании. Кроме того, он у нас читал курс социологии — а это была совершенно новая дисциплина, и она не всеми воспринималась. А ведь курс Левады помогал понять, что реально происходит в жизни и как это отражается на журналистике. В 1969 году Левада выпустил пособие по журналистике, которое не понравилось Московскому горкому партии. Нас, руководство факультета, призвали к ответу через партком и вынесли некоторым из нас взыскания, ну и «организовали» негативную рецензию на пособие Левады, его самого лишили звания «профессор». Но это не помешало нам продолжать работать, да и профессорское звание Левады потом удалось восстановить. Впрочем, такие случаи все же были редкостью.
В советских вузах существовала квота на обучение евреев. Известны случаи, когда в аспирантуру не брали из-за фамилии выпускников с красным дипломом. В то же время на факультете преподавал Дитмар Розенталь…
Я, если честно, не помню, как тогда получилось с аспирантурой… Нас ведь всегда некоторые ответственные товарищи из разных органов упрекали в том, что, дескать, у нас учатся и преподают евреи. Мы как могли отбивались. Вообще, даже в тех условиях можно было достаточно резко возражать против такого подхода к приему на факультет. А отсев «по пятому пункту» — это ведь не всегда происходило открыто, зачастую это делалось и без ведома руководства факультета.
С другой стороны, одним из ведущих наших ученых, вообще одним из первых в стране, кто вел курс по экономике отечественных СМИ и стал основоположником целого направления — менеджмент СМИ, — был профессор Семен Моисеевич Гуревич; кстати, он долгое время занимал и должность ответственного секретаря газеты МГУ «Московский университет».
Американский след
Вы — специалист по американской литературе. Как ваше кредо вообще соотносилось с советской реальностью? Ведь США были в то время главным идеологическим врагом и вероятным противником СССР.
Литература и Холодная война, конечно, пересекаются. У нас литературу часто использовали скорее в политических целях, нежели для изучения художественных, эстетических моментов. Но глубокое изучение американской культуры существует у нас уже больше 50 лет, это всегда было интересно студентам. Отчасти повлияла на мою увлеченность Америкой и ее литературой возможность видеть воочию американскую жизнь. Став деканом журфака, я не бросил занятий практической журналистикой, мне приходилось бывать в США в качестве спецкора «Литературной газеты». А еще до того, как стать деканом, два месяца изучал в США теорию журналистики, общался с журналистами, посещал редакции газет — в этой научной стажировке я побывал в качестве стипендиата ЮНЕСКО.
Когда сегодняшнюю российскую журналистику сравнивают с советской, то сравнение часто не в пользу сегодняшней. Говорят, в СССР было меньше лжи.
Это, конечно, разные школы. Советская журналистика делала акцент на хозяйственной деятельности, считалось, что журналисту полезно интересоваться технологией производства, быть ближе к земле. У нас читались курсы по анализу деятельности экономических предприятий — сельскохозяйственных, промышленных…
Сейчас журналистика переполнена далекими от реальности вещами, идет поток достаточно грубой пропаганды, особенно это относится к ТВ. Страна из-за событий на Украине оказалась в сложной ситуации, об Украине много пишут, но часто интересные материалы и факты не подкрепляются реальным анализом. Это очень плохо. Умение защищать свою позицию и обосновывать ее заменяется восклицаниями.
А откуда вы сами привыкли получать информацию о событиях в мире и на Украине, в частности?
Я учил английский язык в Институте иностранных языков им. Мориса Тореза. И мне мои преподаватели говорили: хочешь говорить по-английски, слушай Би-би-си. Вот я его и слушаю — с 40-х годов и до сих пор. Наша новостная журналистика должна учиться у Би-би-си — я так считаю.
Из газет выписываю «Независимую газету», это старая школа; еще — «Известия», но они совершенно не соответствуют традиции тогдашних «Известий», им теперь, как и другим газетам, не хватает аналитики, их позиция часто повисает в воздухе, ни на что не опирается.
У нас вообще нет какой-то газеты, которая была бы качественно аналитической. Во Франции, в Англии, в Америке есть. Возьмите, к примеру, The New York Times — там статьи по экономике пишет лауреат Нобелевской премии по экономике Пол Кругман. Конечно, это авторитет. А у нас газеты, которая бы хоть сколько-нибудь качественно обосновывала бы российскую точку зрения по той же Украине, нет. И это большая беда.
А Крым стоило присоединять?
Как это ни печально, и может быть, неправильно, но присоединение Крыма вызвало большой энтузиазм. Я в Крыму бывал в советское время, это прекрасное место, и традиции русские там конечно есть. Сейчас общество разделено, нужен внимательный анализ, чтобы не впасть в какие-то примитивные представления.
Тут сложность в том, что лидеры зарубежных стран иначе понимают сам крымский вопрос. Они делают упор на международно-правовом аспекте. А у нас ведь, жителей России, по этому поводу совершенно иные представления: для нас Крым — частичка собственной души. Так что конфликт с Западом вокруг Крыма — это скорее столкновение разных ментальностей.
Все дело в литературе
Как бы вы охарактеризовали уровень подготовки тех, кто приходит сегодня поступать на журфак. Существует мнение, что сегодняшние абитуриенты и выпускники сильно проигрывают советским.
В советские годы общий уровень грамотности у тех, кто попадал на наш факультет, был выше. Тогда был вступительный конкурс, и был отдельный экзамен — сочинение по литературе. Я к тому, что в процессе подготовки журналистов филологическая компонента очень важна! Анна Политковская, например, при поступлении писала сочинение об Ахматовой и Цветаевой. Там, с одной стороны, вопросы эстетические, но ведь были и важные ценностные вещи. Литература создает этическую структуру человека. Литература — это не только эстетика, но еще и философия. И когда люди много читают Достоевского, Солженицына, Пушкина — они сами становятся философами.
Уверяю вас: к нам и сегодня попадают лучшие, потому что по ЕГЭ тоже большой конкурс. Но вот уровень знания литературы… Конечно, хотелось бы, чтобы абитуриенты были подготовлены лучше. Только вот как этого добиться, если у нас с 2009 года даже сочинения были исключены из учебного плана.
*Ясен Николаевич Засурский оставался деканом журфака МГУ до 2007 года.
**Юрий Левада, 1930–2006 гг. — российский социолог и политолог, в 1992–2003 гг. возглавлял Всесоюзный центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ), в 2003 г. основал Аналитический центр
Юрия Левады («Левада-Центр»).
Ясен Засурский читал лекции по американской литературе и зарубежной журналистике.
Москва, 1960-е гг.
фото: из личного архива Ясена Засурского