#Провинция

#Только на сайте

#Театр

«Любовь мамы съедает мне мозг»

18.11.2014 | №38 от 24.11.14

Одна из самых острых и вместе с тем вечных тем — взаимоотношения детей и родителей. Артисты барнаульского Молодежного театра Алтая им. В.С. Золотухина отправились в окрестные деревни, чтобы узнать, как там складываются отношения между поколениями, и записали в итоге несколько десятков
интервью для будущего спектакля. The New Times отобрал четыре монолога жителей Алтайского края*.

Материал подготовил Артур Соломонов

 Турагент.jpg

Алена, 23 года: «Папа ушел из семьи, когда мне было 11 лет, с тех пор плутает по миру»

Олег, 21 год, рэппер

«Работать я начал с семи лет»

Родился я во «Владимире Ильиче» — далекой, всеми забытой деревне. Там и мать, и дед родились. Батя пил всю жизнь. Пьяным я его помню с тех пор, как родился. И по сей день он пьет… Пьет, а мать его матом кроет…

В девяностых мы уехали в Славгород, потом в «Сибирский гигант» — это деревня немецких переселенцев. Вот там начались адские будни. Овчарок травили на нас, суки.

Семья у нас самая бедная была в этой деревне. Мать на двух работах, батя пьет, мы с сестрой сами живем, как можем.

Работать я начал с семи лет. Батя потом в кочегарку, правда, устроился. Бил меня. Постоянно. Ни разу сыном не назвал. Пьяный придет, гитару возьмет и давай орать — спим-не спим мы, ему по фигу. Страшно было, когда отец мать бил. Страшно, когда мама кричала. Дед приехал как-то — отец батин — и тоже с ним бухал. Колбасы привез и мамке кусочек дает, говорит: «На, пожрите хоть с детьми». Ну маман ему в лицо этот кусочек кинула, а он орет в ответ: «Рыбу сготовь»! И на раскаленную сковороду рыбу живую кидает! Рыба прыгает, мать с сестрой — в комнату, прятаться, а я на улицу побежал… На улице — дубак страшный, а в деревне никто к себе в дом не возьмет, кому ты нужен. Вот и болтаешься всю ночь. Один. Главное, чтоб до утра не замерзнуть. Я обычно на сеновале ночевал. Да.

А лечились мы так: живот заболит —газировки выпил, чтоб живот заработал, вот тебе и все лечение. Вот однажды у сестры болел живот. Мамка попросила купить сока газированного, бате две пачки сигарет и хлеба. Ну, ребенок я: в магазин зашел, а там шоколадки. Все взял, а сигарет бате не стал покупать, зато купил шоколадку. Домой прихожу счастливый. Как же меня мать избила! Я только через неделю шоколадки эти съел за деревней… И бумажки закопал…

Почему я не такой, как они? Мне рэп помог. Лет с семи я его слушал. Сочинял с одиннадцати. Ну творчество — творчеством, но жизнь она такая: если вовремя не сжал кулак и не ударил, тебе и бог не поможет. Тебя забьют, задрочат. На силу — силой и отвечаешь. А как по-другому? Хотя я против драк.

Я мечтаю о том, чтоб семья была здорова: и сестра, и мама, и папа. Я ведь его люблю. Ну бил и бил. Такая жизнь. Еще детей хочу. Я как отец буду полной противоположностью своего отца. Это я точно знаю. А маму я люблю по-настоящему. Убью за нее, если надо будет!

Конечно, рос я сложно, но я православный парень. И в чудо я верю.

Регина, 25 лет, журналист

«Задача мамы — вернуть меня обратно в живот»

Мама не приняла моего мужа. Категорически. Я привезла ей на днях две фотографии красивые-красивые, со свадьбы. Он в белом костюме, я в платье… Она сказала — убери их, пожалуйста, или отрежь половинку, там, где ты. Ее я возьму и сохраню. И я поняла, что ничего никогда не изменится. Хоть через сто лет после замужества она его не примет…

Мама меня любит очень сильно, чрезмерно даже сильно, только такая любовь мне не нужна. Она съедает мне мозг. Мама хочет быть моим мужчиной, моим отцом, моим другом и всем, всем.

Вот работала я в прессе несколько лет и заработала на квартиру. А мама запретила мне покупать квартиру в другом городе, где я очень хотела жить. Сказала, что если я куплю там квартиру, то она повесится… Что мне нельзя жить в другом городе, что я буду несчастной, если буду жить далеко от нее… Я спросила ее: «Как ты хочешь, чтобы я поступила?» И она сказала: «Я хочу, чтобы я видела из своего окна твои окна. Я хочу, чтобы твоя квартира была напротив…»

И я сдалась. Сдалась, когда поняла, что мамина задача — вернуть меня обратно в живот.

Понимаете, все идет из детства… Все, чем я сейчас живу, о чем думаю… Мечты, стремления и травмы. Да. Травмы… (задумывается) Я хочу сама рассказать историю… Я включу музыку… Мне кажется, если я ее расскажу, она от меня уйдет, а я этого очень хочу. Давно хочу. Чтобы она оставила меня. Постараюсь без эмоций, только что было.

История такая. Мне шесть лет, я только начала ходить в школу. И я должна была в школу принести листочки, все должны были принести листочки, гербарий. Вот я пошла за детский садик, и собирала там желтые, красные листочки… До сих пор не могу простить маму, что она меня отпустила одну… Короче, пошла я туда. И мальчики поймали меня там. Их было человек… не помню… восемь. И они сказали, что «мацать меня будут». Потащили меня к погребам, завалили на землю. Из погребов была вывалена картошка, и они заткнули мне рот картошкой, чтобы я не кричала. Я ее все время сплевывала, а они засовывали ее обратно. Тыкали мне в лицо письками, мочились на меня… Я, помню, пыталась отползать и никак не могла. Картошку сплевывала, а кричать не могла, все равно оставалось ощущение картошки во рту. Я была вся голенькая, раздетая… Вторую часть не помню вообще… А потом они сказали — «ну все, иди». И я пошла. До сих пор я думаю — самое страшное не в том, что они сделали, а в том, что они меня отпустили. Я шла по улице в одном пальто драповом, зеленом. В руках у меня были трусы. Я пришла домой. И знаете… Мама, моя мама никогда особо не спрашивала меня, что там случилось. Всегда этот случай пробрасывает. Не знаю, почему. А я очень хотела их найти. У нас был безногий сосед и с ним жила девушка, никто не знал, почему она с ним живет, а я понимала. Он мне помог. Я ему рассказала, что они сделали со мной. Меня привели в детскую комнату милиции, показали их, их было больше, чем тогда. И я должна была их опознать. Я всех показала. Им не дали — никому и ничего… А у одного фамилия была… Казявкин… И когда я ходила к психологу, мы обозначили проблему и дали ей имя Казявка. Мы пытались избавиться от Казявки, и сейчас, когда я рассказываю, тоже пытаюсь…

Так вот, когда меня изнасиловали второй раз, я поняла, что еще не отжила ту историю. Поняла, что Казявка всегда рядом. Она то уходит, то возвращается. Я даже думала — пойду человека найду, чтобы убил их. Нет! Лучше найму двух педиков, которые отомстят. А я буду смотреть, как их… Потом отпустило… Я не знаю, почему я думаю, что с кем-нибудь из них я обязательно встречусь. Эта мысль не заканчивается, поэтому не заканчивается петля этой истории… Третье изнасилование было в семнадцать лет. Я попросила помощи у одного чувака, взрослого. Он сказал, что поможет, посадил в машину меня, отвез к кладбищу… И там еще раз меня изнасиловали. А последняя ситуация была три года назад. Я хочу… Я так хочу уйти от Казявки… Это насилие попадает в жизнь, и сидит, и живет вместе с тобой. Так мир устроен: всегда будет жертва и будет насильник. И понимаете, самое страшное — к ним у меня очень странные чувства. Вот, говорят, когда террористы захватывают человека, то человек захваченный начинает любить их. Границы нормальности и не нормальности — они странные…

А в последнее время опять началось — я просыпаюсь в кошмарах. Страх насилия. Нужно как то избавляться, я не знаю… И я не знаю, как относиться к тому, что мама, моя мама, тогда никак не помогла, что она сделала вид, что ничего не случилось… Вот так. Я все.

Маркиз, 23 года, утверждает, что его профессия — атеист

«Я точно знаю, что бога нет»

С мамой отношения у меня складывались прекрасно, можно сказать, как с другом, она и поддерживает меня и интересуется всем, что происходит в моей жизни. А с отцом как-то не пошло с детства. Ругались постоянно, дрались. Хотя, как дрались? Он меня просто бил. Постоянно бил. С самого детства — бил, бил, бил. И я стал злой. Я как его отражение. И никаких детей не хочу заводить. Не хочу я впускать новых людей в этот мерзкий мир.

Я ведь твердо, капитально и навсегда знаю — бога нет. И это не отрицание! Есть люди, которые верят в бога, есть, которые не верят в бога. А есть я — который знает, что его нет. А если бог и есть (смеется), то для него мы инфузории. А разве люди слышат, о чем говорят инфузории?

И потому я раньше страшно злился, когда слышал, как другие говорят: «слава богу» или «бог в помощь»… Раньше позиция моя по поводу веру была ожесточенной. А теперь мне смешно, и я считаю верующих идиотами. Все равно я остался воинствующим атеистом.

Скорее всего мой атеизм пошел от отца, из-за отца. Он был совсем неверующим, а сейчас стал язычником. Это та вера, которую у нас украло христианство, наша истинная родная религия…

Меня, конечно, крестили в детстве, ну и что? Маркиз — я хочу, чтобы меня так называли! — был маленький, и ему было по фиг. А вообще прикольная штука крещение. Типа как бренд. Католики и христиане. Так же как фанаты «найка» или «рибока».

А моя девушка… Она так дорожит мной! У нее было кольцо «Спаси и сохрани». Так вот, когда она узнала мою позицию, она САМА его сняла и НИКОГДА больше не надевала.

И теперь она со мной вместе смеется над устройством церкви как способом заработка денег.

Мой жизненный девиз? Жизнь бессмысленна. Она — лишь куча биологических мутаций, химических реакций и физических законов. Но я должен просыпаться каждый день. А зачем — не знаю.

Алена, 23 года, работает в сфере туризма

«Редко встретишь, чтобы и человек был, и чтобы разумный»

Понимаете, я немного запуталась… Или не немного, а много… Я не совсем разбираюсь в том, что хорошо и что плохо. Вот даже если человек убийца — я все равно буду смотреть в корень, буду пытаться понять… Я ведь могу выходить из моральных норм, я могу… И это правильно. Я знаю, что часто поступала плохо… Ну зачем я  украла жвачку в магазине? Мне бесконечно стыдно было — и тогда, и сейчас! Зачем я побила бомжа в автобусе? Он меня выбесил, и я его побила. Он мне сказал: «Не говори со мной на ты»… И я его избила просто по морде! Из-за того, что он гундел в автобусе бухой, в автобусе в Барнауле… Вот зачем я это сделала? Потом мне было очень, очень плохо. Почему я не сдержалась? Еще плохо, наверное, то, что бухала с двенадцати лет. Но зато в семнадцать лет я бросила! И это, наверное, хорошо? Но сейчас могло быть все по-другому, если бы тогда не бухала…

А детство… Очень любила маму! И люблю! Она у меня в возрасте — ей под 60, я последний ребенок в семье. У меня еще есть три брата и три сестры.

Папа ушел из семьи, когда мне было одиннадцать. С тех пор он плутает по миру — не знаю, в каких целях.

Я вообще не городской человек, выросла в деревне под названием Горная Колывань. Мы жили в неблагоприятных условиях, нам приходилось очень много работать, для того чтобы было что есть. У нас было большое хозяйство — огород, коровы, сенокос… С четырех лет я полола картошку. Мама в школе секретарем работала, так что мы отчасти сами себя воспитывали, отчасти нас воспитывала работа — нам надо было трудиться, иначе мы бы просто не выжили.

Моей маме нравилось, что у нее так много детей. Это было ее счастье, смысл ее жизни. Она всегда занята была — как в школе, так и хозяйством — никогда не сидела без дела.

Я прожила в деревне до 9 класса, потом поступила в лицей Барнаульский, жила с сестрой. Мама осталась одна, и мы ее забрали к себе, в Барнаул.

В городе я получила образование — в сфере туризма, но в музыку тянет все больше и больше. Музыкой я занимаюсь с детства. Дома были пианино, баян и гитара — все дети играли.

А отец… Он работал в ДК… У него официально не в порядке с головой — ничего, что я вскрываю эту тему? А то я ведь ничего не скрываю — мне по фигу вообще. Отец — очень эмоциональный человек. Культпросветучилище закончил, Гамлета играл — необычный, короче, начитанный. Культурный. Крыша съехала. Мне четыре года было, когда он из лечебницы вернулся. Но лечебница ему не помогла.

Я не знаю, сколько мне бы хотелось детей. Как получится. Но много не хотелось бы. Это тонко же очень. Он родится — и у него душа же будет… Это тонко, это так важно, ё-моё. Мои родители, наверно, об этом не думали — мы были и были. Им некогда было думать, что у нас, у каждого, душа есть. Мне так сейчас кажется.

У меня много племянников, я с ними вожусь, они классные. А вообще детей я не люблю — кто знает, что из них вырастет? Они сейчас угарные вроде, но фиг знает… Человек-то где? Человека не видно… Для меня ребенок — это, в первую очередь, человек. Потому что человек — единственное, во что я лично верю. Самое важное — оставаться людьми. «Хомо сапиенс» — это гордо звучит! А у нас зачастую «хомо» — отдельно, «сапиенс» — отдельно, а вот вместе? Редко встретишь, чтобы и человек был, и чтобы разумный…

*На основе монологов жителей Алтайского края (Барнаула и окрестных деревень) в рамках Всероссийского молодежного театрального фестиваля им. В.С. Золотухина был сыгран эскиз спектакля «Родоки». Режиссер — Виктория Михеева.

фото предоставлено Молодежным театром Алтая



×
Мы используем cookie-файлы, для сбора статистики.
Продолжая пользоваться сайтом, вы даете согласие на использование cookie-файлов.