Задача со многими неизвестными

В 1978 году французская исследовательница Элен Каррер д’Анкосс опубликовала книгу «Расколотая империя», где предсказала, что СССР распадется в 1990 году. Она считала, что в силу демографических процессов в Средней Азии страна может стать жертвой мусульманского бунта под знаменами радикального ислама. Хотя Советский Союз распался годом позже по совершенно иным причинам, Каррер д’Анкосс получила широкое признание, была избрана во Французскую академию, а позднее возглавила ее. Случайно «попав пальцем в небо», иногда можно угадать политическое будущее, но понять его логику куда сложнее, когда речь идет об авторитарных режимах. Специалисты сталкиваются с почти непреодолимыми барьерами при прогнозировании политических процессов, поскольку мало знают о реальном положении дел в автократиях, идет ли речь об СССР, сегодняшней России или Ближнем Востоке накануне «арабской весны». Почему эти режимы так непредсказуемы?

Любой прогноз, по сути, — это проецирование в будущее текущего положения дел с теми или иными поправками. Он исходит из того, что специалисты владеют хотя и неполной, но более или менее достоверной информацией, на основе которой можно сделать адекватные выводы. Но большинство автократий держатся на лжи и страхе. Не только правители лгут своему народу и окружающему миру, стремясь удержать власть как можно дольше: ложь пронизывает все звенья иерархии управления, побуждая к припискам и искажениям не только нижестоящих чиновников, но и простых граждан. Они боятся сообщать начальству истинную информацию, не без оснований опасаясь наказания, и это создает порочный круг — и власти, и граждане принимают решения на основании заведомо неверных сведений. Американский политолог Тимур Куран, анализировавший крушение хорошо знакомого Владимиру Путину режима в Восточной Германии, обнаружил эффект фальсификации массовых предпочтений: почти до самого последнего момента опросы жителей ГДР демонстрировали высокий уровень поддержки властей. Эти опросы подавали ложные сигналы и властям, и гражданам, убеждая их в том, что сложившемуся десятилетиями статус-кво ничто не угрожает. Но на деле восточные немцы долгое время держали своего рода «фигу в кармане», из-за страха скрывая и от властей, и друг от друга свои истинные предпочтения и отвечая на вопросы анкет в соответствии с официально одобряемыми нормами. Когда же режим зашатался, то граждане внезапно и почти одновременно достали эту «фигу» из кармана, продемонстрировав ее всему миру: смена декларируемых предпочтений повлекла за собой всплеск массовых протестов и падение Берлинской стены.

«Фальсификация предпочтений» характерна и для сегодняшней России: Кирилл Калинин из Мичиганского университета выявил, что более четверти российских респондентов в ответах на политически чувствительные вопросы анкет склонны не то чтобы заведомо врать, но проявлять неискренность. В свою очередь, российские власти, понимая эти риски, склонны возложить ответственность на социологов и заказывать массовые опросы не только «лояльным» центрам типа ФОМ или ВЦИОМ, но и таким организациям, как ФСО. Однако проблема лежит куда глубже: в условиях авторитаризма в болезнях общества оказывается виноват не «градусник», а организм, не доверяющий кремлевской медицине. Поэтому делать прогнозы на основании данных о состоянии общественного мнения — занятие довольно опасное.

Ложь порождает недоверие на всех уровнях: массы не доверяют элитам, а элиты — массам и другим элитным группам. Поэтому автократии (за исключением немногих оставшихся в мире традиционных монархий) страдают от кризиса легитимности: политическим лидерам трудно убедить и сограждан, и представителей элит в правомочности своих шагов, и, в отсутствие достоверной информации, они опасаются потери власти в результате массовых протестов и/или дворцовых переворотов. Некоторые режимы (прежде всего военные) пытаются восполнить дефицит легитимности посредством массовых репрессий, призванных запугать потенциальных противников. Российский случай — явно иного рода: до самого последнего времени власти опирались на «пряник», а не на «кнут», стремясь покупать лояльность сограждан, прибегая не к массовым, а к «точечным» репрессиям. Общее количество политзаключенных в стране и сегодня не превышает нескольких десятков — весьма низкий показатель по мировым меркам диктатур. Но по мере того, как покупка лояльности оказывается все менее эффективной, проводимая Кремлем политика страха превращается в порочный круг: новые законы, призванные поставить барьер на пути протестов, новые атаки на активистов и новые потоки лжи в информационном пространстве. Проблема заключается в том, что словесное запугивание общества не может длиться бесконечно долго, и власти вынуждены конвертировать слова в дела, прибегая как к рискованной агрессии против внешнего врага (аннексия Крыма и противостояние с Украиной — яркие тому примеры), так и к менее рискованной, но более жесткой борьбе против врага внутреннего. Такие кампании легко начать, но, оказывается, довольно трудно остановить, а неудачи на этом поприще ослабляют авторитарные режимы — ложь, сопровождавшая военные авантюры Милошевича, довела Сербию до бомбежек НАТО, и, в конечном итоге, подорвала изначально высокий кредит доверия лидеру внутри страны и повлекла за собой падение режима.

„

Почти до самого последнего момента опросы жителей ГДР демонстрировали высокий уровень поддержки властей. Эти опросы подавали ложные сигналы и властям, и гражданам

Между тем, нагнетание общественной истерики и подогревание завышенных ожиданий на фоне высокой социальной напряженности может повлечь за собой «эффект бумеранга»: провоцируемое ложью властей насилие может легко выйти из-под контроля, тем более, что прокремлевские телеканалы в репортажах из Украины сплошь и рядом показывают сюжеты о том, как изготовить «коктейль Молотова». Прогнозировать действия властей и реакцию на них общества в таких условиях — задача неблагодарная. По сути (если вывести за скобки конфликты на Северном Кавказе), Россия пока не знала крупных проявлений массового насилия, и говорить о том, как могут повести себя российские «силовики», если им когда и придется столкнуться с такими вызовами, явно преждевременно.

Наконец, ложь и страх усугубляют проблемы управляемости в автократиях. Известно, что сталкиваясь с угрозами своему выживанию, авторитарные режимы в кадровой политике отдают предпочтение назначениям не по принципам компетентности, а по принципам лояльности. Мы наблюдаем уже сегодня резкое снижение качества подготовки принимаемых государственных решений — не только законов, стремительно штампуемых Думой, но и значимых решений в экономике типа введения «контрсанкций» против Запада, бьющих не только по европейским фермерам, но и по собственной базе поддержки режима, или внедрения национальной платежной системы с одновременным выдавливанием из страны Visa и MasterCard. А это значит, что в России с ее и без того низким качеством государственного аппарата нарастают риски провалов в управлении. Если и раньше при возникновении многочисленных аварий и стихийных бедствий власти реагировали с запозданием и часто неадекватно, то тем более трудно ожидать успешного разрешения кризисных нештатных ситуаций от министров и губернаторов, ранее уличенных в плагиате своих диссертаций.

Но, хотя ложь и страх сильны, они не всесильны. Известная максима Авраама Линкольна о том, что можно долго обманывать немногих людей или недолго обманывать многих людей, но нельзя всегда обманывать всех, важна для понимания перспектив авторитарных режимов. Все они рано или поздно, более или менее трагично, но прекращали свое существование. И потому лозунг российских протестов — «Россия будет свободной!» — можно воспринимать как вполне обоснованный прогноз будущего нашей страны. Россия на самом деле будет свободной страной. Вопрос состоит в том, когда именно, каким образом и с какими издержками она пройдет свой путь к свободе.