16–20.06.2014
The New Times продолжает следить за судьбой человека, которому поставлен смертельный диагноз*
|
* Продолжение. Начало в №№ 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43-44 за 2012 г., №№ 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14-15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36-37, 38, 39, 40, 41, 42, 43-44 за 2013 г., № 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14-15, 16, 17, 18, 19, 20 за 2014 г. |
Ну что же, вот теперь-то все и начинается. В организме человека есть две разные зоны, разделенные надежным природным барьером. Условно можно назвать их периферия и центральная нервная система (ЦНС). Первая — с иммунитетом, кровью, лимфой и т. д. А вот ЦНС — «пустая», в том смысле, что в ней нет и не может быть иммунитета донора, туда не проникает большинство лекарств и болезней, ее не показывает ПЭТ.
В исключительно редких случаях, когда организм предельно ослаблен, туда может пробраться и там укрыться рак. Чаще такое случается при лейкемии или неходжкинской лимфоме; с исчезающей вероятностью при моей — лимфоме Ходжкина. Однако мне всегда «везло» оказаться в этих минимальных процентах исключительных случаев. Короче, септический шок, предельно ослабивший мой организм, и последующая трансплантация, которая убила мою лимфому, позволили раковым клеткам проникнуть в центральную нервную систему — это случается в 0,2 % случаев. Диагноз врачей, который мне недавно озвучили: у меня лептоменингиальное воспаление мозговых оболочек, то есть воспаление имеет раковую природу и лимфома Ходжкина в ЦНС. Врачи говорят: это инкурабельно, то есть неизлечимо. Срок дожития 2–6 месяцев, если вводимая мне сейчас химиотерапия будет действовать и дальше.
Сбор денег, который я объявил несколько недель назад на покрытие долга клиники в ночь с четверга на пятницу, завершен: какой-то добрый человек перевел не хватавшие до обозначенной суммы 43%. Да, мы собирали на долгую жизнь.
Долгой жизни не будет.
Но теперь мне нужно будет пробовать на себе лечение на уровне невозможного. Авантюра. Я никогда не стал бы просить людей помочь в таком деле. Это не значит, что мне не нужны будут деньги на эти отпущенные врачами 2–6 месяцев: нужны и на экспериментальное лечение и, что весьма вероятно, на хоспис. Но я понял, как их сейчас правильно искать.
Я обратился к медицинским адвокатам, которые не берут денег и работают за процент от выигрыша дела. Они проанализировали с экспертами причины септического шока и нашли целый ряд врачебных ошибок, которые к нему привели. Мы подали в суд.
Маша выиграет этот суд — я уверен. Эти деньги пойдут на оплату моего авантюрного плана лечения. Это очень утрированное изложение плана, но он уже запущен в работу.
Каковы мои шансы? Их почти нет. Это поход на дзот врага с одной гранатой. Поход многим непонятный. Почти безысходный. Он не логичен. Он из любви к жизни. Я люблю жизнь и буду бороться за нее до последнего вздоха. И я счастлив, что у меня в этом бою самый крепкий тыл в мире — моя любимая Маша. Мы все с ней обсудили и твердо решили: наперекор смерти мир огласит голос новой жизни — я писал об этом в предыдущей колонке. Это будет крик младенца, которого я почти наверняка не увижу… Но он будет.