Такого развития событий, в тот решающий для украинской революции день 20-го февраля не ожидал никто. Ни сами протестующие, ни милиция, ни Кличко, ни Тягнибок, ни Яценюк, ни Парубий (комендант Майдана — The New Times) и прочее руководство Майдана, ни руководители силовых структур, ни Рада. И уж тем более не ожидал Виктор Янукович.
Бегство и первая кровь
Похоже, все произошло само собой. Одно событие зацепилось за другое, все это за третье, клубок закрутился и вот уже митингующие, прикрываясь щитами, штурмуют Институтскую, по ним стреляет снайпер — один убитый, второй, третий.. И ни те, ни другие пока еще не понимают, как все произошло. Вряд ли тут была замешана конспирология, появившаяся позже во множестве версий. Не было тут хитроумного плана. Так бывает. Собственно, именно так и бывает чаще всего.
Правый фланг обороняющихся решил отогнать милицию с крыши торгового центра «Глобус» на Майдане, откуда те закидывали баррикады «коктейлем Молотова» и заливали водой из брандспойтов. Атака была подготовлена. Сначала начался массированный обстрел камнями и бутылками, потом протестующие пошли вперед. Хотели всего лишь отогнать милицию. Но тут произошло то, чего никто не ожидал - милиция побежала.
Вслед за своим левым флангом, теперь уже оголенным, побежали и милиционеры в центре. Протестующие побежали за ними.
Центр и левый фланг баррикад, видя, что всё пришло в движение, пошел в атаку в сторону Европейской площади. Там стояли всего сто солдат внутренних войск. Они побежали тоже. Толпа побежала за ними. Милиционеры, сидевшие на баррикаде выше по Грушевского, видя, что вэвэшники бегут, а за ними бежит толпа, тоже побежали и ушли вверх, к зданию Кабмина. Протестующие заняли свою баррикаду, откуда их отогнали несколько суток назад. И - остановились.
В Украинском доме оставались раненные милиционеры. Спустился полковник милиции, попросил дать возможность вывести своих. Ему такую возможность дали. На этом на Грушевского все и закончилось.
Но не закончилось на Институтской, куда пошла небольшая часть наступающих. Там все развивалось по той же схеме - видя, что милиция бежит, побежали и те, кто стоял выше по склону во втором эшелоне. И отступили за бетонную баррикаду, построенную ранее.
Но, отходя, они открыли огонь по наступающим, которых было немного - человек двести, наверное. И около сорока из них - убили.
Двенадцать погибших принесли в гостиницу «Украина». Еще десять лежали на асфальте с другого конца Майдана перед отелем «Казацкий». И восемь на Крещатике, около КМДА (Киевская горадмнистрация — The New Times) . Все с огнестрельными ранениями. Большинство убитых - в голову. Кого могли, попытались опознать на месте. Потом отвезли в Михайловский монастырь, ставший и тылом, и лазаретом, и моргом Майдана.
На «нейтральной полосе»
Новый расклад сил и изменившаяся обстановка стали понятны и осознаны только через пару часов. Затем наступила некая пауза. Милиция отошла на перекресток Институтской и Банковой, оставив пикеты у бетонных блоков. А протестующие начали вновь возводить баррикаду - под огнем, периодически по ним работал снайпер - и выставлять дымовую завесу. Все из тех же покрышек.
Медики оборудовали свой пост у угла гостиницы «Украина», на стене которой дырки от пуль. Но на уровне метра от земли уже мертвая зона, здесь не достает. Вполне можно передвигаться пригнувшись.
Образовалась нейтральная полоса - метров пятьдесят шириной, с еще одной, возведенной когда-то протестующими и оставленной ими баррикадой посередине. К ней кто-то периодически пытался пробраться. И кто-то, несколько человек, зажатые под нею утром, пытались оттуда выбраться под прикрытием дымовой завесы. (Автор этих строк, оказывается, тоже туда, до этой нейтральной полосы, дошел. Хотя хронологию событий в памяти восстановить так и не удалось. Если бы не несколько кривых фотографий, вообще так бы и не знал, что там был. Но - когда, с кем?…
Кое-как помню только два момента. Как прятался за деревом и фотографировал двоих парней - смутно, но помню. От них до места, где убили людей, было два дерева. От меня - три. И еще помню, как парнишка в черной куртке, привалившийся спиной к баррикаде, вдруг вскочил и стартанул обратно на Институтскую. По левому флангу. Там метров двадцать всего. И потом надо нырнуть за бордюр. А ему все кричали: «Ложись, дурак!». И тут начал работать снайпер - по нему. Раза три или четыре. Но парнишка успел. Добежал. Нырнул. Дым был еще совсем не сильным, но все же спас его.
Больше не помню ничего. Что там еще было, как ушел обратно, когда, с кем, что за медик у меня на фотографиях - ничего в памяти не осталось.
Знаю только лишь, что на этом пятачке в течение этого дня снайпер подстрелил еще четверых. Одного в живот. Все выжили).
Ночь прошла в дежурстве на баррикаде с бригадой медиков.
Женя, тридцать два года, травматолог. Из Днепропетровска. На белой медицинской жилетке с красным крестом написал маркером свои данные - адрес, телефон. Чтобы проще было опознать тело.
Рассказывал, как вытаскивал и бинтовал людей под огнем. Как пять человек так и умерли у него на руках. Как ему пришлось делать выбор между двумя ранеными - тем, которого он бинтовал, уже понимая, что тот умирает и помочь ему ничем нельзя, и тем, кого притащили чуть позже и тот мог еще выжить. И как оставил умирающего и взялся за второго. Как бинтовал раненного милиционера и понял, что убить его он все равно не сможет, хотя мысль о том, что надо всего лишь вколоть два шприца адреналина - и никто ничего не узнает, чуть не довела до сумасшествия. Как этим утром он уже почти полностью принял мысль, что живым домой не вернется.
- Зачем ты здесь?
- За детей. Понимаешь, это все равно делать придется. И если этого не сделаем сейчас мы, это придется делать лет через двадцать нашим детям. Но будет уже намного сложнее.
Эту мысль - «если не мы, то придется за нас нашим детям» - я слышал от многих.
Пустота
А утром… Утром оказалось, что город стоит пустой. Войск в городе больше нет. Отошли. Растворились в неизвестном направлении. И милиции тоже больше нет, за исключением небольших отрядов у Рады и около Администрации (президента). И власти в городе нет больше тоже.
И что делать дальше - стало совершенно непонятно. Протестующие готовились к новому бою и штурму правительственного квартала - и штурму уже серьезному, уже настоящей войне - а выяснилось, что воевать не с кем, правительственный квартал стоит пустой.
Войска ушли. Институтская, Грушевского, Шевковичная стоят совершенно пустые. Людей нет. Только сожженная техника на перекрестках. Лишь изредка попадаются одинокие прохожие. Вышедшая из подъезда пожилая женщина интеллигентного вида спрашивает, можно ли пройти по улице. Говорю, что можно. Она идет, петляя между сгоревшими «Камазами».
Светит солнце. Тепло. Ветерок пахнет весной. Ощущение послевоенного города полное. Ну как Грозный после штурма.
Около Рады оцепление из вэвэшников. Мальчишки. Срочники. Уставшие, чумазые, но - веселые. Довольные. Вполне дружелюбные. Просят сфотографировать их «для телевидения».
Там же стоит и водомет. Потрепли его совсем не сильно. «Молотов» хорош против БТРа - у того силовое отделение открыто, одна бутылка за башню и машина горит, как стог сена. Водомет же герметичен - зажигательная смесь его не берет.
Прошел по Грушевского, по Институтской. Дошел до того места, где убили людей. Метрах в тридцати всего от того места, где вчера сидел. Но их было не пройти.
Исковыряно снайпером все. Деревья, тумба. Видно, как он их убивал, как они прятались за этой тумбой, как он ковырял эту тумбу, и как все-таки попал, как тащили, как вкалывали обезболивающее, как перетащили потом за стеночку, как вытаскивали затем в тыл… Все читается.
Кровь еще не впиталась. Земля жидкая от крови. Это не метафора.
И - шапка со сгустками. И еще - ботинок. Рядом с тумбой.
Тот один из десяти накрытых простыней погибших, который лежал вчера на Майдане, был именно без одного ботинка.
Это его ботинок.
Почему-то это оказалось очень важным.
Вот этот вот ботинок.
Зачем?
И вот стоишь здесь, стараясь не наступать на жидкую землю, крутишь башкой, смотришь на этот синий дом, в котором вчера сидел этот снайпер и откуда он и убивал этих людей - метров сто, не больше, практически в упор стрелял - смотришь на солнце, на этот теплый ветерок, пахнущий уже весной, на улицу, открытую теперь для прохода, и не понимаешь…
Зачем? Ведь всего тридцать метров. И эти тридцать метров прошли уже и сами протестующие, которые тоже стали выползать из-за баррикад. Вот они, стоят со своими щитами, дубинками и касками на этом вот самом месте. Молчат. Смотрят на жидкую бурую землю. Зачем? Ради чего? Чего добиться-то хотели? Ну все равно же: мы - здесь. Вот мы - стоим. Ну так на хрена тогда людей убивали?
Стреляли практически в упор. Метров со ста. Для снайпера это не расстояние.
Мне всегда была интересна психология таких людей. Что думал этот человек, убивая безоружных, пытающихся укрыться от его огня людей? Ведь он же видел, что они безоружные. Не мог не видеть. Что он думал, стреляя по ним? Что представлял? Кем были для него эти убитые им люди? Просто мишенями? Целями? Или врагом — настоящим, эталонным врагом, которого нужно убивать в любом состоянии?
Ненавидел ли он их по-настоящему, или просто выполнял свою работу, отщелкивая одного за другим? Верил ли, что спасет Родину, оставался ли верен присяге и приказу, или наоборот, с радостью перешагнул ту черту, знакомую любому солдату, используя свой выпавший ему шанс убить человека, когда тебе за это ничего не будет? Спасал уже свою жизнь?
И да, чтобы сразу закрыть тему об оружии. На Майдане оно — было. У протестующих оно - было. Это не безобидное блеяние в загоне с шариками - за три месяца Майдан превратился в полноценную настоящую революцию, с поставленной целью - свержение воровской нелегитимной узурпаторской власти. Все - взрослые люди, все всё понимают.
Сколько? Я думаю, больше сотни единиц. Вряд ли тысячи, и, скорее всего, больше, чем десятки. Точнее вряд ли кто скажет. Из загашников их так и не достали.
Использовалось ли оно? Да. Единичные случаи использования - были. Еще раз специально повторюсь - несмотря на некое количество стволов в лагере, использовались из них ЕДИНИЦЫ. Массового применения не было. Майдан до последнего сдерживался от того чтобы открыть огонь. И взялся за оружие только в последние двое суток. Но если бы это продлилось дольше, то понятно, что здесь была бы уже полноценная война.
Точно я могу точно сказать только про два случая. Один на баррикадах, в ночь с девятнадцатого на двадцатое, когда человек стрелял из «Сайги» с баррикад. Да, по милиции. И еще один - по водомету. Из нарезного. Видимо, тогда же.
Остальные два или три случая зафиксированы на камерах журналистов.
Водомет этот я увидел около Рады, когда милиция уже отошла. Пять пулевых пробоин. Калибр - не меньше 7,62. Нарезное. Можно предположить, что стреляли из охотничьего карабина «Тигр». Одна во фронт по центру кабины, одна в дверь водителя на уровне ног и три по кузову. Еще один водомет, тоже «Камаз», обстреляли два раза - также по центру кабины и в верхний правый угол лобового стекла, под фару-искатель. И пара пробоин на «Урале».
По характеру пробоин можно предположить, что цели убивать у стрелка не было. Бил по ногам - центр кабины и дверь - и по фаре (лобовое стекло).
Водомет этот протестующие угнали потом от здания МВД Украины. Сейчас он стоит на Майдане. Можно пойти посмотреть.
Второй водомет тоже угнали. Затем и два «Урала». В Мариинском парке, откуда завезенные туда титушки бежали первыми, нашли большое количество заготовленных флагов «Партии регионов». Теперь протестующие ездят на «Уралах» по улицам «Киева» и скандируют победу. А сзади к машинам привязаны десятки флагов «ПР» - ими они подметают улицы.
Труха
Просто поразительно, как все посыпалось за одни сутки. За ночь. Вся эта махина с гегемонией «Партии регионов» в Раде, с «Беркутом» и титушками, с ввшниками и бандитским строем, с узурпированной властью и бандитскими ставленниками на местах - все посыпалось и превратилось в труху разом, за одну ночь.
Из «Партии регионов» депутаты побежали массово, «Беркут» сел на пятьдесят автобусов и со словами «Захарченко нас предал, пошли вы все к черту» с визгом покрышек унесся в Симферополь, Янукович прыгнул в самолет и долго кружил по границам, пока не осел в Харькове, «Допа» и «Гепа» (губернатор Харьковской области Михаил Добкин и мэр Харькова Геннадий Кернес — The New Times) провели съезд и бежали в Россию. Запертый на своей базе киевский «Беркут» сидел за забором и лишний раз боялся чихнуть, пока ему не выделили коридор и под конвоем, чтобы на разорвали на улицах, не отправили в аэропорт.
А по резиденции в Межигорье и по дворцу генпрокурора Пшонки теперь ходят экскурсии:
- Дивитесь, люди - вот они, наши гроши.
Смена контингента
Редакция ставит автору задачу: написать протрет праворадикального протестующего - того самого молодняка из «Правого сектора». А я хожу по улицам, по баррикадам, и понимаю, что писать уже не о ком…. В общем, вот портрет правых радикалов: их больше нет. Они все либо в лазаретах в Михайловском, либо в моргах. Повыбивало.
Теперь состав протестующих сменился кардинально. Громких скандирующих малолеток с флагами УНА-УНСО больше не встретишь. На смену им пришли мужики зрелого возраста. Помятые, чумазые, с хрипотцой, смолящие «Приму». И рядом с ними, плечом к плечу - хорошо одетые люди с высшим образованием. Один запомнился особенно - общался по-английски с американским корреспондентом. Показывал ему свои фотографии - как прятался за трупами под обстрелом. Потом дал ему свою визитку. На баррикаде. Под беспокоящим огнем снайпера. В тридцати метрах от того места, где вчера убили десять человек.
Хорошо сказал кто-то из коллег: что ни «бандеровец», то с высшим образованием.
А ведь предупреждали же. Ведь говорили же: «душу й тило мы положим за нашу свободу. И докажем, що мы, браття, козацького роду».
И они сдержали свое обещание. Положили свои душу и тело. За свою свободу. С палками и фанерными щитами пойдя на автоматы.
И доказали. Что они - козацького роду.
Не знаю, почему эти погибшие так меня зацепили. У нас сволочная профессия, и цинизм - обязательная её составляющая. Без этого никак. Иначе нельзя. Но эти погибшие зацепили очень сильно. Как давно уже не цепляли смерти людей. А ведь я даже не видел их. Не знаю ни их лиц, ни их имен и фамили, ни разу не пересекался с ними. Не видел выражения глаз. Я даже не видел, как они погибли - это произошло без меня, не на моих глазах. Тогда почему?
Может быть, потому, что они умерли за то, за что готов умереть и я сам? Потому что мне понятны их идеалы и их тяга к свободе? Потому что я - такой же как они? И тоже готов - за своих детей. Потому что если не мы - то разгребать придется нашим детям. Уже намного тяжелее, и намного дольше. Но все равно - придется.
Все дороги открыты
Что дальше? Все дороги открыты, по какой пойдут украинцы, так и жить. Теперь только от них зависит, какую страну они построят. Ультранационалистическую, умеренную, демократическую. Будут ли пестовать разрыв между Востоком и Западом или научатся все же сосуществовать вместе.
Ближайшее время будет, безусловно, не самым приятным. Грызня за власть, евроинтеграция-антиевроинтеграция, принятие странных законов, отмена ранее принятых, борьба за русский язык, борьба против русского языка и так далее. Это, видимо, неизбежно. Ультрас, безусловно, заявят о своих правах на победу - и, надо признать, совершенно заслуженно.
...После победы в одном из ресторанчиков неподалеку собрались медики. Пили. Отмечали свое выживание. Это не был праздник. Это была горечь. Все совсем еще молодые парни и девчонки - совсем, студенты еще, многим нет и двадцати. Подняли тост за медиков Майдана. И тогда весь ресторан - все местные посетители, все журналисты, украинские и иностранные, официанты, все, кто был там - встали и аплодировали им. Стоя.
Все у них будет в порядке.