Избавление

Это было очень трогательно: люди подходили к скверу у Соловецкого камня, который был окружен по периметру полицейскими, держа перед собой букеты цветов. Цветы были чаще белые: хризантемы, гвоздики, реже розы. Они держали эти букеты прямо перед собой, вертикально, почти на уровне подбородка — так не несут цветы, когда идут в гости или на свидание. Цветы как бы были защитой, как бы обращением ко всем этим полицейским бушлатам и омоновским шлемам-сферам: не надо нас бить и разгонять — мы всего лишь принесли цветы к памятнику жертвам сталинских репрессий. В этой наивности, в напряженности лиц, которая спадала уже в сквере, когда оказывались среди своих, проглядывали не только сомнения (стоило ли идти на несанкционированную акцию?), но и внутренние терзания, которые требовалось задавить. Избавлением от страха или шагом на пути к тому — собственно, этим и была эта акция 15 декабря, репортаж с которой вели корреспонденты The New Times.

Ксения Собчак в автозаке

14.59. Ксения Собчак, Илья Яшин, оба Гудкова, всего человек пятнадцать, идут по подземному переходу от Никольской к Соловецкому камню. Наверху в это время по рациям прошла команда: «Десять человек вниз». Полицейские отсекают Яшина и Собчак. «Мы хотим возложить цветы к камню», — говорит Яшин офицеру, держа в руке букет с белыми розами. «Да-да, конечно, — отвечает офицер. — Я вас провожу». Другой полицейский берет за локоть Собчак. «Ну, руки-то убери», — говорит ему Яшин. «Хорошо, только без глупостей», — отвечает тот. Собчак с Яшиным отводят в автозак. На сквер информация приходит через твиттер и тут же становится предметом обсуждения. «Забрали Собчак и Яшина», — говорит интеллигентного вида мужчина в пуховике. «Ой, значит, они помирились?» — тут же откликается женщина с мягким круглым лицом. «Вроде да», — отвечает мужчина. «Ну и хорошо», — констатирует женщина.

15.10. Сергею Удальцову удается дойти до сквера: к нему тут же ринулись журналисты и полицейские, которые потащили его к автозаку. Толпа с криками: «Позор!» — за ними. Сам Удальцов, вопреки обыкновению, молчит. «Что ж они его тащат-то, — громко возмущается тепло одетая пожилая дама, — он же не сопротивляется!» У старшего по группе омоновцев заговорила рация: «Байкал, Байкал, Кишинев, давай еще сюда на пятачок подтягивай группы две-три. Выше памятника Феликсу Эдмундовичу. Сейчас тут будут люди, которых надо будет изымать. Байкал, Кишинев, прием».

15.20. Женщина лет сорока говорит приятельнице: «Так, если тут Навальный появился, надо срочно бежать в другую сторону».

15.34. The New Times — Навальный—The New Times. «Вы где?» — «В автозаке». — «А что сказали, когда задерживали?» — «Ничего не сказали. ОМОН. Здесь Гаскаров (член КС от левых) и еще три человека. Вроде их рядом с площадью взяли». — «А их как брали?» — «Как обычно: «Забираем этого».

15.30 — 16.00. Из разговоров на Лубянском сквере:

Алиса Пилюкова, 27 лет, одета во все черное: «Это вопрос уже человеческого достоинства. Мэрия, которая отказалась согласовать митинг и сказала нам: «Вы никто», она просто не оставила нам выбора — выходить или нет. Могут арестовать? Могут, я к этому готова: с делами разобралась, знакомых предупредила. Телефон «РосУзника» у меня с собой есть». — «А по жизни вы чем вообще занимаетесь?» — «Я таролог, на картах таро гадаю».

Лиза Кофанова, 18 лет, студентка МГУ: «Немножечко страшно, это да. Меня ни разу не арестовывали, но я думаю, если ведешь себя нормально и никуда не лезешь, то и не арестуют. Для себя я сразу решила — согласуют или нет, все равно пойду».

Евгений, мужчина неопределенного возраста: серый шарф натянут до самых глаз, серая шапка надвинута на лоб. «Тут опера всех по-любому снимают, не хочу засветиться. Дома жена и трое детей. Но все равно запасся: супруга вот с собой дала зубную щетку, белье, зарядку для телефона и сухофрукты», — хлопает себя по рюкзаку.

Валентина Николаевна, пенсионерка из Мытищ: «Я работала в избирательной комиссии. Это участок в Кооперативном техникуме в Мытищах, в Перловке, но его расформировали. У меня в декабре «Единая Россия» набрала 32%, а Путин в марте — 36%, а они нам говорят — 50–60%. Это ложь. Я не могу жить с этой ложью».

Молодая пара, обоим лет по двадцать пять: угрюмый парень с красным, замерзшим лицом и миниатюрная девушка в смешной коричневой шапке с помпоном. Она: «Саш, пойдем к ОМОНу, скажем им». — «Что скажем?» — «Ну, что-нибудь скажем». — «Слушай, стой на месте, а? Он тебе в ответ так скажет, что Новый год ты будешь в СИЗО отмечать». Она: «Неправда, 15 суток 30 декабря закончатся».

…другие прикрывались им, как щитом

15.50. По площади мечется десяток бойцов из 2-го оперативного полка полиции под руководством офицера, к ним подбегает мужчина в белой куртк — судя по всему, оперативник ФСБ или Центра «Э». «Где он? На углу? — говорит он с кем-то по телефону и машет рукой полицейским. — За мной!» Вся группа спешит на угол Политехнического музея и Лубянского проезда, но почему-то останавливаются. «Бл*дь, я тебе уже полчаса них*я дозвониться не могу! — орет в трубку оперативник в белой куртке. — Как ушел?!» «М*даки, полдня стояли дрочили, не работали них*я!» — выговаривает коллегам оперативник и уходит в сторону толпы у Соловецкого камня. «Хорошо получился? — по пути оборачивается на сфотографировавшего его корреспондента The New Times. И злобно добавляет: — В другой раз камеру разобью».

16.00. Молодой черноглазый омоновец Игорь с ямочками на розовых щеках объявлял в громкоговоритель: «Уважаемые граждане! Данное мероприятие не согласовано с исполнительной властью…» «Ты другие слова знаешь?» — спрашивает его мужик в пуховике. «У меня многофункциональная профессия. Могу задерживать, спасать, пресекать, могу и объявлять, как сегодня», — отвечает он. Работа у Игоря сегодня трудная: микрофон на морозе то и дело отказывает, приходится своим дыханием его согревать. Согрел, снова сделал объявление. Удовлетворенный работой, разговорился: «Я придерживаюсь консервативных понятий. А они (люди в сквере) все либеральные. Не люблю эту публику либеральную. Им проплачивают митинги: на эти мероприятия постоянно выходят одни и те же люди. Им явно все равно, против чего собираться. И все такие говорливые, говорят много — делают мало. Я думаю, что эти митинги бесполезные. Нормальная у нас ситуация в стране. Хочешь что-то изменить — начни с себя. Сам добивайся чего-то, потихонечку», — наставляет он.

Байкал, Байкал, Кишинев, давай еще сюда на пятачок подтягивай группы. Сейчас тут будут люди, которых надо изымать 

” 

16.15. Буфет Политехнического музея набит людьми в штатском, по виду сотрудниками ФСБ и Центра «Э». Время от времени они открывают окно, высовывают мощный объектив и снимают людей на площади: лицо за лицом. Специальный человек, в руках у которого айпад с десятками закладок, отслеживает сообщения в твиттере и Живом журнале. Удается подглядеть: читают блог «Солидарности» и твиттер Собчак.

16.30. У металлического ограждения трясутся от холода два полицейских, один черноволосый, другой светлый, белесый, обоим под тридцать. Жалуются: стоят на морозе практически без перерыва с 9 утра. «Такие митинги ни к чему не приведут. Вы политологию изучали? Я застал немножко. Вы посмотрите на этих митингующих, они наполовину купленные», — говорит черноволосый. К нему подходит мужчина и раздраженно спрашивает: «Вот вам сейчас полковник прикажет девушку задержать — вы задержите? А потом протокол напишете, что она вас за палец укусила». Полицейский — корреспонденту The New Times: «Вот, это негативно настроенный человек».

17.10. Сотрудникам 2-го оперативного полка приказано вытеснять людей с площади. «Воскресенск, давайте тоже сюда, к Соловецкому камню подтягивайтесь, группы смешивайте. Твои две группы — левую сторону сквера берем. Как приняли?» — кричит рация. «Жетоны проверь! Главное, чтобы жетоны на вас были», — говорит офицер.

Митингующие, водившие хоровод вокруг Соловецкого камня, кричат: «Долой власть чекистов!» Услышав эти слова, эшник (сотрудник Центра по противодействию экстремизму ГУВД Москвы) в голубой куртке и спортивных штанах выбегает из «тыла» оцепления и снимает митингующих на видеокамеру. «Это американские валенки?» — спрашивает корреспондента The New Times один из омоновцев.

Полицейские выдавливают людей в метро

По рации: «Старшие групп задержания, взаимодействуйте со старшими групп по доставлению автобусов, чтобы они подъехали в ту точку, которую вы укажете для приема интересующих вас лиц». «Подравняй левый край, левый край — к фонарю», — звучит команда, и цепь пошла.

«Подождите! — вдруг кричит пожилой омоновец. — Женщина возложит цветы! Цветы к Соловецкому камню!» Он оглядывается и приказывает цепи остановиться. Пожилая женщина медленно разворачивает газету с белыми хризантемами.

Оперативник, руководивший задержаниями у Политехнического музея

«Там плакаты висят на дереве — ты направь кого-нибудь в гражданском снять», — снова кричит рация.

«Девушка, вы же совсем замерзли, ну идите же к метро, — упрашивает похожий на чеховского городового капитан с обледеневшими черными усами. — Могли бы сидеть с молодым человеком в кафе, вы такая красавица». «Принципы дороже, чем кафе», — отвечает девушка. «Ах, принципы... Это я понимаю, да, принципы», — усмехается городовой в усы, с которых слетают белые ледышки.

«А вы почему не с нами?» — вмешивается в разговор мужчина лет под 50 с профессорской бородкой. «А вы почему не с нами? — отвечает городовой. — Мы стоим здесь оплотом правопорядка, а вы к метро не идете!»

17.30. Людей оттесняют от Соловецкого камня. Они берутся за руки и скандируют: «Россия без Путина!» Один оперативник — другому: «Смотри-ка, у них там и стратегия своя». Другой: «Пойти, что ли, позахватывать, а то замерз». Третий: «Ох, скорей бы чайку горячего или кофе». Боец с круглым азиатским лицом устало кладет голову на плечо товарищу и, чуть зажмуриваясь, говорит: «Девушку бы обнять… тебе-то хорошо, у тебя жена есть». «Девушка, а что вы сейчас здесь стоите, губки аж посинели? — обращается он к одной из митингующих. — Я ж за вас беспокоюсь. Что нам здесь стоять — о политике говорить? На хрен нам эта политика, каждый раз одно и то же. Давайте лучше о нас поговорим, о мужчинах и женщинах».

20.00. Задержаны 69 человек, которых развезли в пять отделений полиции. Восемь человек, в том числе члены КС Навальный, Собчак, Удальцов, Яшин, отпущены без составления протокола. Остальным 61 человеку оформили протоколы по ст. 20.2 ч. 5 Административного кодекса РФ: «нарушение участниками мероприятия установленного порядка проведения собрания, митинга» — штраф от 10 до 20 тыс. рублей либо по ст. 19.3: «неповиновение милиции» — до 15 суток.

фотографии: Василий Попов, Анатолий Струнин, Ксения Жихарева, Рустем Адагамов, из твиттера Ильи Яшина