Не плакать,
не смеяться,
не ненавидеть,
но понимать
У кого-то приговор участницам Pussy Riot вызывает бессильный гнев, у кого-то — нервный смех, у кого-то — отчаяние. Но все сходятся в одном: логика и мотивы российских светских и религиозных властей недоступны пониманию цивилизованного человека XXI века. Что предопределило реакцию властей на выступление в ХХС и почему эта реакция не могла быть иной, объясняют искусствовед и философ Михаил Ямпольский и публицист Валерия Новодворская — каждый со своей точки зрения
Ямпольский Михаил, философ
Три слоя текста на одну извилину власти
Непосредственный смысл перформанса в храме Христа Спасителя как будто прост. Упрощу его до элементарного. В тексте молебна говорится о том, что патриарх Гундяев верит в Путина, а не в Бога, за этим следует просьба к Богородице прогнать Путина. Это вариация старой евангельской притчи о динарии кесаря, согласно которой кесарю полагается кесарево, а Богу Богово. Молебен Pussy Riot призывает отделить град Божий от града земного — и для этой акции храм оказывается совершенно адекватным местом (я говорю о смысловой, а не о ритуально-этической стороне дела).
Однако понятно и то, что смысл акции выходит за рамки чисто церковного или евангельского. Ни у кого нет сомнений в ее политическом измерении — участницы группы постоянно подчеркивали это во время суда. Ратуя за отделение сакрального от мирского, Pussy Riot сами вторгаются в сакральное пространство. И на мой взгляд, это вторжение — часть общей стратегии акции, которая сознательно строится на нарушении смысловых границ.
Малевич и протест
Костюмы Pussy Riot вдохновлены фигурами на картинах Казимира Малевича, часто не имеющими лиц, — отсюда цветные пятна масок. Девушки знают историю искусства и к ней апеллируют. Спрашивается: зачем нужен Малевич для протеста? Отвечу: у Малевича есть прямое обоснование художественной акции в храме. В «Заметке о церкви» (1918) художник писал о разрушении христианства Церковью и необходимости его восстановления через художественную культуру. В заметке 1924 года «Христиане против язычников…» он утверждал, что в культуре существуют «три места», «которые называются: одно место — религиозное, другое — гражданское и третье — Искусство. С этих трех мест происходит смотрение в ничто, в беспредметность и начинается творческая работа над определением Мироздания. (…) Человеческая попытка соединить три точки с четвертою дают жизнь». Малевич считал, что когда религия деградирует, пространство храма в состоянии вместить в себя без насилия искусство и гражданское сознание, как сходные попытки иметь дело с высшей «абстракцией смыслов». Таким образом, переход от гражданского и художественного в храмовое делается для Малевича закономерным.
Нарушители границ
Но не только в этом дело. Вводя художественный элемент в акцию, Pussy Riot относят происходящее не только к церковной и политической, но и к художественной сфере, которая в ХХ веке понимается как сфера свободы и воображения. Этот элемент принципиален: он осуществляет смысловое смещение — то, что французские философы Делёз и Гваттари* * Философ Жиль Делёз (1925–1995) и психоаналитик Феликс Гваттари (1930–1992) — соавторы работы «Капитализм и шизофрения», в которой делается попытка политического переосмысления психоанализа и вводится термин «детерриториализации». называли «детерриториализацией». Сегодняшний художественный акционизм систематически нарушает границы между политикой, искусством и сексуальностью. Эти нарушения границ стали настолько нормой, что сам вопрос о четком прописывании того или иного жеста по ведомству политики, телесности или искусства кажется бессмысленным. А размывание этих границ, как показали Pussy Riot, имеет по-настоящему взрывной эффект.
В чем он? Совершенное группой не поддается классификации, прописыванию в определенной «зоне смысла». Балаклавы и гитары не позволяют считать «молебен» прямым политическим протестом, а потому его нельзя судить по меркам политики. Политический и художественный компоненты не дают оценивать совершенное и как чисто религиозный (или антирелигиозный) жест. В итоге наиболее существенным в акции оказывается не содержание молебна — Путин, Гундяев — а сама эта неопределенность. Не случайно все это время в обществе идет обсуждение: был ли молебен политической акцией, кощунством или художественным перформансом. Некоторые не очень проницательные «художники» скептически высказывались о качестве музыки или текста, не понимая, что «художество» тут — это просто знак этой гибридности. Акция Pussy Riot — одновременно политика, религия и искусство и вместе с тем ни что из этого по отдельности.
Акция и реакция
Почему это смешение оказалось столь провокативным и в итоге — успешным? Дело в том, что подобные акции приобретают смысл только в контексте реакций, которые они вызывают. Можно даже сказать, что реакция — едва ли не основной смысловой компонент действия. Но гибридное действие исключает однозначность ответа — и это провоцирует когнитивный диссонанс* * Столкновение взаимоисключающих ценностей или сведений в сознании одного и того же человека; в научный оборот термин введен американским психологом Леоном Фестингером. . Власть сегодня совершенно не способна иметь дело со множественностью смыслов. Привыкнув на все реагировать с помощью ОМОНа, СИЗО и автозаков, интеллектуально деградировав, она пытается юридически однозначно осмыслить перформанс — и, разумеется, терпит полное фиаско. Как только раздается начальственное: «Не потерплю!», «Растопчу!» — в ответ слышится: «Но это же искусство — царство свободы и фантазии, за него не сажают в тюрьму». Именно такой ответ дали властям, например, зарубежные музыканты. Или: «Но это же подражание Христу, изгоняющему торгующих из храма», или: «Это юродство, шутовство в традиции средневекового карнавала».
Сложность vs Абсурд
Перформанс Pussy Riot показал, что на многослойный текст власть реагирует производством текстов абсурдных, и это одна из интереснейших черт странного диалога защитников Pussy Riot и власти. Абсурдный текст строится на комбинации несочетаемых элементов, которые не могут произвести умопостигаемого смысла — вроде «суверенной демократии» или утверждения, что усиление репрессий следует понимать как развитие демократии. Многослойный гибридный текст имеет множество смыслов, а абсурдный не имеет смысла вовсе — в этом их различие. Абсурд, который мы наблюдали в Хамовническом суде, — свидетельство того, что государство не знает ответа на элементарную сложность высказывания, кроме производства бессмыслицы. И в этом поразительная эффективность акции Pussy Riot, умно запрограммировавшей ту нелепую реакцию, которую мы наблюдаем.
Поразительно, до какой степени в последнее время интеллектуально деградировала власть — она не способна найти адекватный ответ даже на ту иронию, которой, например, отмечено тролленье Навального или присуждение «Серебряной калоши» патриарху.
Успех акции Pussy Riot показывает, в какой мере выход за рамки простой и ясной однозначности разрушителен для идеологических аппаратов государства. Трудно поверить, но сегодня это очевидный факт — яркая балаклава заставляет эти аппараты сперва «задуматься», потом произвести на свет нечто несуразное, а затем войти в пике смыслового распада на глазах, кажется, у всего человечества. Элементарная сложность «художественной» формы в столкновении с одномерностью чиновничьего мышления являет тут свою неожиданную политическую эффективность.
Tweet