Евгения Альбац*: 24 февраля будет ровно год, как началось полномасштабное вторжение России в Украину. Как это сказалось на экономике России?
Михаил Крутихин: На прошедшей неделе было несколько сообщений, связанных с российскими нефтью и газом. Во-первых, вышли данные за январь по состоянию российского бюджета: доходы от нефти и газа сократились практически больше чем наполовину. Это примерно то, что мы предсказывали еще до введения эмбарго: примерно оценивалось, что наполовину могут сократиться доходы от нефти и газа, а общие доходы федерального бюджета в результате могут сократиться на треть. Так и произошло, общие доходы сократились на 36%. Это серьезно противоречит тому, что утверждают несколько последних публикаций, в том числе в очень уважаемых западных изданиях: что санкции не работают, что Россия получает огромные деньги, что Индия якобы покупает российскую смесь Urals по цене выше, чем Brent, чуть ли не 90 долларов за баррель, и на самом деле всё прекрасно. Если все прекрасно, то откуда такое падение нефтегазовых доходов в бюджете?
А потом пошли очень странные выступления нашего правительства. Раз такие колоссальные пробелы в бюджете, бюджетный дефицит за один месяц уже стал совершенно чудовищным, — надо что-то делать, откуда-то брать деньги. Но первая мера была очень смешная. Собрали нефтяников и потребовали от нефтяных компаний: «Вы платите налоги, но давайте сверх налогов вы еще денег дадите в бюджет». Те ужасно удивились, говорят: «А как это?» — «Помните, мы в прошлом году попросили «Газпром» в бюджет перечислить 1 триллион 200 миллиардов рублей просто так? И он заплатил. Вы тоже должны так поступать. У нас денег на войну не хватает, а вы жируете…»
А дальше еще череда каких-то замечательных заявлений правительства, откуда оно собирается брать деньги. Очень интересную схему объявили (но пока это еще не принято), чтобы нефтяные компании платили налоги не от таможенной цены, по которой они продают нефть, а от некой вычисленной, определенным образом привязанной к цене нефти Brent, то есть более высокой. Потом объявили, что правительство еще с них слупит деньги для того, чтобы поддерживать цену на бензин, на дизтопливо на заправочных станциях. В тех условиях, когда правительство повышает акцизы два раза в год, то есть увеличивает долю налогов в цене бензина, компаниям это компенсировали так называемым демпферным механизмом: перечисляли деньги из бюджета, чтобы они не оказались уж совсем в отрицательной зоне прибыльности. А сейчас решили ввести новые формулы для этого демпфера, чтобы компаниям перечислять меньше. То есть обдираловка продолжается.
А дальше еще очень интересно выступил вице-премьер Александр Новак. Он сказал: «Начиная с марта, наша страна добровольно сократит добычу нефти на полмиллиона баррелей в сутки». Во-первых, добывает не Россия, добывают и экспортируют нефть компании через трейдеров. Во-вторых, откуда взялась такая красивая цифра? Я посмотрел, в январе по квоте, которая есть у России по согласованию с ОПЕК+ (альянс производителей нефти) России позволено добывать в сутки 10,5 миллионов баррелей. А она по разным причинам добывает меньше как раз на эти полмиллиона. Ну так давайте объявим, что мы добровольно сокращаем добычу…
Экономика приспособилась к войне
Олег Ицхоки: Действительно, новость про дефицит бюджета в январе очень важная. Но я довольно скептически отношусь и к этой новости, и к новостям о дисконтах на российскую нефть. Мы видим из данных, и аналитики стали много говорить об этом, что дисконт существенно меньше, чем мы видим на рынке Urals, что средняя цена, за которую Россия продает сейчас нефть, оказывается порядка 73 долларов, то есть выше потолка цен в 60 долларов. Это то, что мы видим в последние недели торговли в декабре, когда европейские и потолок, и эмбарго уже вступили в силу. Пока данных за январь достоверных нет. Но если экстраполировать, то ситуация намного менее плохая, чем это могло показаться из новостей о дисконтах.
Во многом это связано с тем, что Китай стал главным покупателем российской нефти, он решил выручать Россию, покупая нефти больше, чем обычная квота в 20%. Покупает фактически без скидок, по цене близкой к 80 долларам за баррель.
Евгения Альбац: В конце августа, когда я еще была в России, я встречалась с некими ключевыми людьми из российского правительства. И они говорили, что Китаю мы продаем нефть — уже тогда — по 30 долларов за баррель. Это как-то странно, я тоже считала, что Китай платит больше.
Европа научилась жить без российского газа. Сейчас мы можем с уверенностью говорить, что никакого энергетического кризиса в Европе не будет, цены стабилизуются
Олег Ицхоки: В таможенных данных мы видим высокую цену и высокие объемы продаж, которые дают большую выручку. Платит ли Китай реальные деньги или виртуальные, мы не знаем. Но если смотреть на таможенные данные, то ситуация не такая плохая.
При этом я согласен, что спустя год войны экономика подстроилась к ситуации. Европа научилась жить без российского газа. Сейчас мы можем уже с уверенностью говорить, что никакого энергетического кризиса в Европе не будет, цены стабилизуются. Россия потеряла рынок газопроводного газа, но выходит на рынок сжиженного газа, который раньше составлял 5%, а в декабре уже больше половины газа, который экспортирует Россия. То есть и Европа подстраивается жить без российского газа, и Россия учится продавать газ в какие-то другие страны. Кстати, часть сжиженного газа идет в Европу, эмбарго на него нет.
Если подвести итог, то экономика как будто бы уходит на второй план. И инфляция как будто бы снизилась, и вроде бы рецессии никто не ждет в 2023 году. Мне кажется, что результат года войны — это то, что называется декаплинг (здесь: рост экономики без увеличения потребления ресурсов. — NT), и с экономической точки зрения мы вышли в некую новую стабильность.
Евгения Альбац: Вы имеете в виду, что мировая экономика приспособилась к войне в Европе, к войне в Украине, к тому, что страна, которая была поставщиком нефтегазовых ресурсов, таким поставщиком перестала быть, и поэтому мы можем констатировать, что рецессии не будет?
Олег Ицхоки: Мировая экономика сейчас выглядит так, что рецессии не будет. Насколько серьезный будет финансовый кризис — кризис дефицита бюджета в России — это открытый вопрос. Данные января говорят, что все серьезно. Но нам надо увидеть еще несколько месяцев такого дефицита, чтобы экстраполировать. Мне кажется, январский дефицит несколько завышает ожидание финансового кризиса в России, и в ближайшие два месяца его не произойдет.
Дело труба
Евгения Альбац: Михаил Иванович, несколько месяцев назад мы с вами делали специальную передачу о газопроводах России, о том, каков рынок газа. У России как минимум 8 газопроводов. При этом Германия, у которой 40% газа были из России, сейчас потребляет не более 5%. Одновременно с этим Венгрия продолжает покупать российский газ. И вроде бы Австрия заявила, что она собирается возобновить покупку российского газа.
Что происходит с этим рынком, который был выстроен еще при советской власти? Что будет происходить в связи с этим с «Газпромом»? Куда будут девать газ, что будет с трубами?
Михаил Крутихин: Начинать надо с самого начала. С того, что никаких санкций, никаких бойкотов, никаких эмбарго против российского газа сначала не было. Когда в Европе сократилось потребление российского газа, оно сократилось по одной единственной причине: «Газпром» стал сокращать поставки под разными предлогами.
Не очень большой газопровод шел в Финляндию. Потребовали, чтобы Финляндия платила в рублях. Финны сказали, что они платить в рублях не могут и не хотят. Им сказали: «Хорошо, вы будете платить в евро, но мы будем сами конвертировать рубли и притворимся, как будто вы это в рублях заплатили». Те отказались участвовать в такой схеме — им отрубили газ.
Дальше эпопея с двумя «Северными потоками». 4 трубы, 3 из которых взорваны. Но еще до всех этих взрывов началось очень серьезное сокращение подачи газа по действовавшему тогда «Северному потоку-1». «Газпром» сам сокращал подачу газа.
Затем газопровод «Ямал–Европа» через Беларусь, Польшу, Германию мощностью 33 миллиарда кубометров в год Россия закрыла, потому что ей не понравилось поведение польского оператора. Она сказала: «Всё, мы с вами больше не работаем, мы перекрываем подачу газа».
Дальше у нас украинская территория, через которую остался один единственный газопровод «Уренгой–Помары–Ужгород» — знаменитый, еще советского времени газопровод. Но по нему идет очень мало газа. По нему «Газпром» обязался прокачивать 167 миллионов кубометров газа в сутки, а прокачивается где-то 24-25. Не потому, что там спроса нет, а потому что он так захотел.
У нас есть газопроводы, которые идут в Турцию. Это «Голубой поток» через Черное море и «Турецкий поток» — две ниточки. Одна из них питает турецких потребителей, а вторая из Турции выходит на границу Болгарии. Осталась для Европы вот эта труба на 16 миллиардов кубометров в год, которая идет через турецко-болгарскую границу. Из нее, кстати, и запитывают сейчас потребителей в Венгрии, Сербии. Болгария не берет оттуда никакого газа.
Это все, что у России осталось из трубопроводов. Еще «Сила Сибири», и строится на восток «Сила Сибири-1». Она должна выйти на проектную мощность в 2025-м году — 38 миллиардов кубометров в год. И есть договоренность с китайцами, что дальневосточный газопровод: «Сахалин–Хабаровск– Владивосток» будет протянут и перейдет через китайскую границу в двух местах, чтобы те тоже получали 10 миллиардов кубометров в год. Пока еще неясно, будут там эти 10 миллиардов кубометров или не будет, но договоренность такая достигнута. Но это не компенсирует уход «Газпрома» из Европы.
Евгения Альбац: Итого, сколько газопроводов работают?
Михаил Крутихин: Если не считать «Силу Сибири» и не считать Якутию с Иркутской областью, которые дают газ для «Силы Сибири», то фактически работают два газопровода: «Голубой поток» и «Турецкий поток». И украинская труба осталась. Всё, больше ничего нет.
Евгения Альбац: Как может работать труба, если в Украине идет война?
Михаил Крутихин: Часть трубы работает. Остался только один вход на украинскую территорию. И еще по украинской территории проходит нефтепровод «Дружба», его южная ветка питает Чехию, Словакию и Венгрию. Да, украинцы старательно ремонтируют, поддерживают работоспособность этой системы. Во-первых, система доставляет газ и украинским потребителям. И они должны выполнять свои обязательства по транзиту перед европейскими партнерами.
Евгения Альбац: А что происходит с теми газопроводами, по которым не идет газ?
Михаил Крутихин: Перекрывают работу компрессорных станций, перекрывают задвижки. Газ во многих из них остается. Его надо утилизировать, потом трубы тоже утилизируются. Это нормальная процедура.
Но с газом легче, чем с нефтью. Можно перекрывать газопроводы и даже останавливать добычу. С нефтью проблема, потому что могут запарафиниться скважины. Дебет их очень низкий, а если скважину закрыть, то ее восстанавливать экономически совершенно нецелесообразно.
Закрывать скважины дорого: потом не восстановить. Надо увольнять людей, закрывать целые поселки, выгонять подрядчиков. Это катастрофа для нефтяной компании
Вот потому, кстати, у российских нефтяных компаний стратегия не закрывать скважины и целые промыслы, а как можно больше добывать нефти с учетом того, сколько купят. Причем на любых условиях, с любыми скидками. Потому что альтернатива — закрывать скважины, а это дорого: потом не восстановить. Надо увольнять людей, закрывать целые поселки, выгонять подрядчиков. Это катастрофа для нефтяной компании, если начинать сокращать добычу всерьез. Единственно, что мои источники в нефтяных компаниях докладывают: «Да, мы стараемся сейчас делать вот так. Но те деньги, которые выручили, стараемся в Россию не возвращать, пусть они лучше остаются где-то на зарубежных счетах».
Судьба «Газпрома»
Евгения Альбац: Почему индийцы и китайцы готовы платить выше того, чем они могут платить? Что-то тут не бьется. Не может быть так, что на самом деле в тех таможенных данных, о которых говорит профессор Ицхоки, заложены какие-то платежи за что-то другое? Например, было большое расследование в Wall Street Journal о том, что Китай поставляет в Россию компоненты, необходимые для российского ВПК. И может так быть, что на самом деле в эти как бы нефтяные платежи закладываются платежи за военные поставки?
Михаил Крутихин: Я так не думаю. Мы уже говорили, что часть нефти от «Роснефти» и «Транснефти» Китай получает в счет денег, которые когда-то им дал. У «Транснефти» спасли проект по строительству нефтепровода «Восточная Сибирь–Тихий океан», потому что после ухода оттуда господина Вайнштока на счетах компании «Транснефть» ничего не осталось. Пришлось бежать к китайцам и занимать 10 миллиардов долларов, чтобы закончить вторую половину этого нефтепровода.
«Роснефть» была в тяжелейшем финансовом положении, она все деньги потратила на закупку частных коммерческих нефтяных компаний в России. Им китайцы дали 15 миллиардов долларов. А контракт на поставку нефти за те деньги продолжается до 2029 года. Значительная часть нефти идет в Китай бесплатно. Кто-то говорил, что мы китайцам отдаем эту нефть по 30 долларов. Вероятно, это средняя цена: есть нефть, которая идет по каким-то новым контрактам, и та, которая идет в погашение старых китайских денег.
Но с Китаем вообще интересно получилось. Потому что в прошлом году китайцы купили, по данным китайской таможни, 86 миллионов тонн нефти в России. Это всего-навсего на 3 миллиона тонн нефти больше, чем год до этого: было 83, а сейчас 86. Поэтому говорить, что китайцы резко увеличили импорт российской нефти, не приходится.
Олег Ицхоки: Один вопрос, который у меня остается, — и мне любопытно, что Михаил об этом думает, — как удалось так сильно нарастить объемы сжиженного газа. Да, бизнес трубопроводов для газа во многом закончился. Но каким-то образом удалось увеличить экспорт сжиженного газа. «Газпром» раньше в эти технологии много не инвестировал. Этим интересовался «Новатэк», а «Газпром» считал, что его основной бизнес — это труба.
В 2023-м, судя по всему, сжиженный газ будет доминировать. «Газпром» недополучит огромные доходы в 2023-м, и для меня открытый вопрос, что будет с «Газпромом» как с компанией.
Михаил Крутихин: Россия занимала 8% мирового рынка сжиженного природного газа благодаря двум проектам. Первый — это «Сахалин-2», где Shell построила завод мощностью 10 миллионов тонн сжиженного газа в год. Он продолжает работать. Ничего там не увеличилось, никаких новых линий не построили. Все идет в основном в Азию.
Затем возник еще один проект, тоже международный консорциум, как и «Сахалин-2», это новатэковский проект «Ямал СПГ» — он дает чуть больше 20 миллионов тонн сжиженного природного газа в год уже почти 3 года подряд. Роста нет. На Балтике открылись два маленьких завода: дочернее предприятие «Новатэка» «Криогаз-Высоцк» и у «Газпрома» — «Портовая», крошечный заводик, всего 1,5 миллиона тонн. Больше у России за это время ничего не прибавилось.
Когда мы говорим, что роль России на международном рынке сжиженного природного газа увеличилась, то она не увеличилась, просто больше сжиженного газа проект «Ямал СПГ» стал отправлять не в Азию, а в Европу, где цены выше.
Но тут есть небольшая особенность. Сахалинский завод работает по соглашению о разделе продукции. То есть оговорено, сколько Россия за это получает, и от сахалинского сжиженного газа цифры в доходах российского бюджета особо не меняются. А от проекта «Ямал СПГ» Россия не получает вообще ничего. Это международный консорциум. Компания «Новатэк», французская Total Energies и две китайские компании — газ, который они сжижают и вывозят на продажу, принадлежит им, а не России. Они не платят никаких налогов на добычу полезных ископаемых, никакой вывозной таможенной пошлины. Они вообще ничего не платят. Это подарок для них. Мало того, российский бюджет еще туда вкладывает, чтобы обеспечить проходимость фарватера, да еще построил им порт за свой счет, из которого все это вывозится.
Да, есть проект будущих заводов. Но из-за санкций он сильно замедлился, и опять-таки это международный консорциум на тех же условиях, но туда еще и японцы вошли. Это будет проект «Арктика СПГ-2», примерно такой же, как «Ямал СПГ». «Газпром» хотел построить завод на 15 миллионов тонн на Балтике, но пока все там не очень хорошо получается, на стройплощадке больших движений нет.
Евгения Альбац: А что с «Газпромом» будет? Сколько он потерял?
Михаил Крутихин: «Газпром» потерял в Европе не меньше 100 миллиардов кубометров газа в год из примерно 155 миллиардов и дальше продолжает сокращать поставки. То есть он из Европы просто совсем уходит.
Что будет с «Газпромом», трудно сказать. Во-первых, сократилось потребление газа внутри России и сократилась добыча. Если раньше считалось, что Россия добывает примерно 700 миллиардов кубометров газа, то в прошлом году получилось где-то 640 миллиардов. И будет дальнейшее сокращение. «Газпром» не потеряет себя как компанию, но он будет в основном обслуживать внутренний рынок. Есть проект производства сжиженного природного газа, куда он влез под административным давлением — «Сахалин-2», и «Сила Сибири» выходит к 2025 году на проектную мощность.
Евгения Альбац: Всегда говорилось, что «Газпром» — это бюджетообразующая компания России, она платит колоссальные налоги. «Газпром» занимался кучей социальных проектов. Как теперь все будет?
Вы говорите, что сократилось потребление газа в России. Почему, если военные заводы работают в три смены?
И третье. В России по-прежнему, по-моему, даже в Центральной России есть города, я уж не говорю про поселки, которые так и не газифицированы.
«Газпром» всегда объявлял, что он каждый год тратит примерно по миллиарду долларов на газификацию. А реально ничего не происходило. Это невыгодно. Там и деньги не распилить среди коррумпированных менеджеров, и не очень выгодно тянуть трубу куда-нибудь, где три старушки живут в деревне
Михаил Крутихин: А вы посмотрите, сколько отраслей промышленности, которые потребляют газ, сейчас в плачевном состоянии. Например, автомобильные заводы… Посмотрите, насколько сократилось потребление энергии из-за спада промышленного производства в России.
А что касается газификации, то «Газпром» всегда объявлял, что он каждый год тратит примерно по миллиарду долларов на газификацию. А реально ничего не происходило. Это невыгодно. Там и деньги не распилить среди коррумпированных менеджеров, и действительно не очень выгодно тянуть трубу куда-нибудь, где три старушки живут в деревне. Если способы это все преодолеть, в других странах это все делается. На крупных компрессорных станциях, на магистральных газопроводах можно установить рядом небольшой завод по сжижению газа и в автоцистернах или в специальных железнодорожных цистернах возить куда надо. Но это невыгодно газпромовским начальникам. И никто этим всерьез не занимается.
Вот что компания хорошо умела делать — это разведывать, добывать газ, строить газопроводы и этим чистым газом торговать. Как только возникали какие-нибудь проблемы — «Газпром» отдавал кому-то эти залежи, чтобы просто не связываться.
Смысл санкций
Евгения Альбац: Профессор Ицхоки, в 2011–2012 году вводились санкции против Ирана. Было нефтяное эмбарго и отключение от SWIFT больших банков Ирана. И это имело очень серьезный эффект. Инфляция 43%, так называемые «куриные бунты», в общем, в результате аятоллы встали на колени, отказались от практики обогащения урана для строительства собственных атомных бомб.
Что произошло с санкциями в отношении России? Если было известно, что Россия зарабатывает миллиард долларов в 2022 году на продаже нефти и газа, какой смысл был во всех остальных санкциях, если Владимиру Путину позволяли получать деньги, на которые он производил оружие и платил людям, которые шли воевать и разрушать Украину?
Олег Ицхоки: Совершенно справедливо. Санкций серьезных в 2022-м не случилось. Этот год стал в основном годом разговоров, планирования. И годом рекордных доходов для России: примерно 530 миллиардов долларов за год экспорта. Импорт сильно сократился, и получилось, что если из экспорта вычесть импорт, Россия получила порядка 300 миллиардов за год, или миллиард в день примерно. Если война стоила полмиллиарда в день, то с запасом хватало и на войну, и на поддержание экономики. Импортные же санкции достаточно мощно работали первые 4 месяца, а к концу 22-го года их во многом научилась обходить. Импорт вернулся на предвоенные уровни.
Серьезные экспортные санкции начались с декабря месяца. И возможно, более серьезные вступили в силу 5 февраля. То есть 2023-й год уже точно не будет годом таких рекордных доходов, как 2022-й.
Почему так произошло. Россия — это не Иран. Иран не входит даже в первую десятку стран по экспорту нефти, а Россия входит в топ-3. И в этом смысле были опасения, что если будут серьезные санкции на количество российской нефти, то мировые цены взлетят. Они были на пике 120 долларов за баррель, опасались, что станут — 200, и это сильно дестабилизирует мировую экономику и политические системы в западных странах. И продолжать поддерживать Украину и оказывать давление на Россию будет невозможно.
Поэтому было принято решение, и во многом оно было принято Министерством финансов США — они уговорили Европу не вводить санкции быстро, чтобы не допустить роста мировых цен на нефть, позволить России продавать эти объемы весь год, больше поддерживать Украину финансовым и военным образом и не накладывать серьезные санкции на Россию, как были наложены на Иран. «Газпромбанк» по-прежнему не под санкциями, все международные транзакции могут быть осуществлены. Это дало возможность Европе приспособиться, и позволило России приспособиться тоже. То есть пошли по пути наименьшего экономического противостояния.
Евгения Альбац: Сейчас в российском бюджете, говорят западные аналитики, 30% будет уходить на войну. Из каких денег Россия будет покрывать эти расходы? Что будет происходить с российской экономикой?
Олег Ицхоки: Пока Россия по-прежнему получает высокие доходы от экспорта. По мере того, как Европа покупает все меньше российских нефти и газа, потолок цен становится более важным инструментом. Большой вопрос, насколько другие страны будут покупать ниже потолка. Пока данных не видим.
Второй большой вопрос — насколько падение рынка нефтепродуктов повлияет на бюджет и на экспорт. Это большая часть доходов. Если будут эффективно работать и потолок цен, и эмбарго на нефтепродукты, это серьезный бюджетный кризис в 2023 году — то, чего не случилось в прошлом году. Будет нарастать бюджетный дефицит. И мы будем смотреть, какие политические решения будут приниматься. Очевидно, что снижать финансирование войны, пока она не закончится, никто не будет. Остается выбор из инфляционного финансирования, из повышения налогов, каких-то специальных сборов. Возможно, это будут военные облигации, то есть будут конвертировать сбережения населения для финансирования войны. Будут выбирать из комбинации мер. Но избежать острого бюджетного дефицита не удастся.
Что вместо сырья?
Евгения Альбац: Много лет в России говорили о том, что необходимо слезть с нефтяной иглы. И вот сейчас как бы это происходит насильственным образом. Михаил Иванович, что говорят ваши источники? Они видят, что начался переток капиталов, трудовых ресурсов из ТЭК в другие сферы, и если да, то куда? У меня был разговор с одним известным бизнесменом, и он говорит, что бизнесмены в России вполне неплохо себя чувствуют: 1300 западных компаний ушло с российского рынка, и сейчас время возможностей для российского бизнеса. Надо только демонстрировать лояльность российской власти. Что вы знаете про это?
Михаил Крутихин: Что касается газа, повторю, что из газового экспорта Россия ушла сама по политическому решению. Что касается нефти, еще в 2018-м, 2019-м Министерство энергетики и Министерство природных ресурсов предупреждали Думу о том, что качество запасов нефти в России ухудшается, все больше трудно извлекаемой, нерентабельной нефти остается. Лишь 30% из известных запасов сейчас рентабельны. И предсказывали, что к 2030 году Россия потеряет больше 40% добычи нефти. Если она их потеряет, экспортировать уже больше ничего не будет, всю нефть будет потреблять внутри.
Сейчас падение резко ускорилось из-за санкций и общей обстановки. В общем, Россия уходит с этого рынка тоже. Я думаю, восстановить свою роль на нефтяном рынке будет чрезвычайно трудно, если вообще возможно.
Китай стал основным технологическим партнером для России. То есть все надежды на развитие технологического сектора будут возлагаться на то, что Китай продаст какие-то технологии
Олег Ицхоки: Никакого роста других отраслей из-за потерь в энергетическом секторе быть не может. Ситуация кардинально другая. Огромное количество производственных отраслей сжалось в 22-м году на десятки процентов. Большого экономического кризиса не случилось, потому что были сверхдоходы в энергетическом секторе.
Нефть, газ, металлы и алмазы — это 85% российского экспорта. Эти сектора находились в буме в 2022 году. Остальные сектора сужались. Когда у вас такой огромный приток финансирования, то, естественно, сервисные сектора растут: у людей есть деньги, они их тратят на сферу услуг. Это могут быть и рестораны, и внутренние путешествия по России, и другие услуги, которые идут вместе с высокими нефтяными доходами. И это как раз очень поддерживало российскую экономику на плаву. При этом совершенно не стоит иметь какие-то надежды на технологический сектор. Его просто не стало в прошлом году. А в 2023-м сожмется и энергетический сектор.
Теперь важный вопрос про российский импорт. К концу 2022 года половина всего импорта приходит из Китая. Китай стал основным технологическим партнером для России. То есть все надежды на развитие технологического сектора будут возлагаться на то, что Китай продаст какие-то технологии.
Евгения Альбац: Олег, объясните мне, какая разница для российского потребителя, откуда полупроводники — из Тайваня, Германии или США?
Олег Ицхоки: Дело не в этом. Дело в том, что заменится ли энергетический сектор на альтернативный технологический сектор. Это либо электроника, либо машиностроение, может быть, химическая промышленность. Можно потерять энергетический сектор, но при этом нет абсолютно никаких оснований рассчитывать на то, что серьезное высокотехнологическое производство каким-то образом появится при полном разрыве торговых технологических отношений с западным миром. Это необоснованный оптимизм.
Стратегия паразитирования рухнула
Евгения Альбац: Почему Китай не боится вторичных санкций со стороны США?
Олег Ицхоки: Мы находимся в ситуации холодной войны между Китаем и США. Очевидно, что все развивается в этом направлении. Важно понимать, что если Россия считалась грозным партнером Китая до начала войны, то стало очевидно, что этого грозного партнера в противостоянии с Западом нет. Китай в основном будет рассчитывать на свои силы, а торговая война по всем направлениям между США и Китаем идет уже с 2016 года. То, что Китай торгует с Россией, вряд ли качественным образом повлияет на эту войну. Важно почеркнуть, что Байден не отменил тарифную политику, которую вел Трамп. В этом смысле Америка продолжает находиться в состоянии торговой войны с Китаем, и Россия в ней является вторичным фактором.
Михаил Крутихин: Есть две великие державы: США и Китай. И то, что они заняты то конфликтами, то политическими спорами, то торговой войной — это симбиоз. Конфликты будут продолжаться. Но существование этих двух великих держав, я думаю, на долгие десятилетия вперед будет определять политическую и экономическую картину в мире.
А что касается роли России, то она даже не вторична, а третична или четвертична. Россия избрала своей стратегией паразитирование на природных ресурсах. Все последние годы подавлялись возможности сотрудничества с источниками высоких технологий, развитие их в России. Да, будем нефть, газ, уголь, металл гнать и на этом существовать. А вот когда эту опору — экспорт природных ресурсов из-под России выбили, то тогда выяснилось, что заменить это, в общем, особенно нечем…
*Евгению Альбац Минюст РФ считает «иностранным агентом».