Чай в подстаканнике давно уже остыл, когда Петр Иосифович закончил орать на Ольгу и Марию Николаевну, сидевших в приемной взъерошенными, испуганными, как два воробья, к которым в гости заходили знакомые кошки с новогодними поздравлениями. На телефонную станцию, как выяснилось, уже звонили, но, видимо, и там всех ударило какой-то шаровой молнией, а то и похуже. Росрыболовство не отвечало ни на ресепшн, ни на сотовые, а когда трубки все-таки брали, выяснялось, что соединяли то с каким-то институтом ихтиологии РАН, то с консервным заводом в Мурманске, а один раз вообще с московским серпентарием. Причем Петр Иосифович поначалу узнал даже голос секретарши Абрахманова, и даже она узнала голос Петра Иосифовича, но потом выяснилось, что ни о каком совещании она ничего не знает, о Ростуризме ничего не слышала, и вообще у нее болеет техасский гремучник, из чего, конечно, следовало, что это никак не может быть секретарша Абрахманова, просто голос похожий, надо же, какие совпадения.
На все звонки в Минкультуры какие-то хулиганы бодро отвечали «Прачечная!», а Мединский, которого на совещании в Росрыболовстве также ждали, на эсэмэс отвечал что-то странное: у него в Перу пять утра, с утра рабочее совещание у торгпреда и непонятно какого черта его надо будить. Петр Иосифович плюнул, Ольга помогла ему надеть пальто, и, спускаясь в гараж на лифте, он весь внутренне кипел. 2015 год, а эти идиоты из Минсвязи не могут сделать так, чтобы хотя бы мобильная связь нормально работала.
Есть ложь, есть наглая ложь, есть статистика — но доктор Геббельс, увы, ничего не знал о «Яндекс-пробках». До Ростуризма вместо 15 минут пришлось ехать минут 40, и в серое каменное здание на Якиманке Петр Иосифович прибыл с опозданием на полчаса. То, что никто не обрывал телефон, было не странно — позвонила лишь шестилетняя девочка, что-то заказывала Деду Морозу, какой-то домик, Петр Иосифович рявкнул, и девочка испарилась. Водитель был незнакомый, Коля, видимо, отпросился, и дали кого-то свободного из гаража, на вид — бывший военный, приличный и вежливый, но не свой — дверь «ауди» пришлось открывать самому.
По дороге Петр Иосифович, вчерашний день потративший в разборе склок между департаментом ракообразных и кадровой службой — утверждали KPI управляющим бассейновых подразделений, не могли договориться, как считать креветок, по временным затратам или на вес, — вновь просмотрел в бумаги. Да нет, в принципе, все было нормально. В подпрограмме развития внутреннего рыболовного туризма Росрыболовство, конечно, было соисполнителем. Но чисто техническим. Ростуризм, головное ведомство, требовало допуска своих представителей на все объекты, подчиненные ведомству Петра Иосифовича. Но вот дулю им (Петр Иосифович с удовольствием представил себе наливную украинскую дулю у носа Альберта Рахмановича и вздохнул — у Альберта Рахмановича сын был референтом Кадырова, не очень-то дулей повертишь). У Минкультуры в деле были свои интересы, антиалкогольная и патриотическая пропаганда в местах массового любительского рыболовства пахла большим бюджетом. Учитывая внимание, которое главный придает в предвыборный год рыбакам, дело затевалось суматошное и гулкое. Чего стоили одни спецпоезда РЖД к крупным пресноводным озерам: железнодорожники выли, рыдали, показывали расчеты своих экономистов, залитые слезами. Но володинские были непреклонны — рыба наше все. Это Петра Иосифовича устраивало: хотя и не основной исполнитель, Росрыболовство выходило управляющим нашим всем. В третий раз закинул он невод, пропел он про себя. Сказка о рыбаке и рыбке. Пушкин.
В Ростуризме Петра Иосифовича, видимо, из-за опоздания не встречали. Ведомство вообще выглядело как-то странно. Не было ни вахты, ни турникета с карточками, ни привычного живописного панно на стене («Посещение царем Иваном Васильевичем и княжной Темрюковной горнотуристического кластера Архыз в 1565 году»). В одном углу в будке вроде телефонной сидел — если б Петр Иосифович не спешил, он бы протер глаза, так это было неожиданно, — сапожник и чинил смутно знакомой тетке из мэрии, стоящей поодаль, каблук у синих сапожек (да и сам усатый сапожник был какой-то знакомый). В другом углу, где всегда торговали сувениркой с госсимволикой и подарочными нардами, теперь была мастерская по починке часов. Петру Иосифовичу было не до перемен — кризис, вот и мухлюют с арендой, все у них теперь на продажу, даже дом родной, — и бегом поднялся на второй этаж к знакомому кабинету. В предбаннике на вешалке висели непонятно с чего красные тулупы. Он быстро бросил пальто на вешалку (секретарша Альберта Рахмановича тоже куда-то делась) и вошел в кабинет, по площади напоминавший более теннисный корт, чем кабинет. Здание у Ростуризма вызывало зависть даже у мужчин из ФСО, которым в обычных случаях простые человеческие чувства несвойственны: в доме квартировал после войны сам Лаврентий Павлович, а он знал толк в очень больших кабинетах.
За длинным столом карельской березы сидели человек пятнадцать. Вел совещание незнакомый дядька с окладистой бородой и не в костюме, а в черном трикотажном свитере. Непонятно, то ли прислали кого-то по идеологии из Администрации, то ли до Ростуризма дошло модное поветрие продвигать монашество в менеджмент госучреждений, примерно такой свитер уместно смотрелся бы под рясой. Радугина не было, Ольгинова тоже не было. Был Рапопорт, но сидел далеко и был весь внутри себя недоступный. Мединский, как Петр Иосифович уже знал, улетел в Эквадор.
C участием уполномоченных федеральных органов исполнительной власти
Из Росохранкультуры прислали молоденькую девушку заместителя в очках и с длинной косой, похожую на Снегурочку, — она одна улыбнулась Петру Иосифовичу. Филимонов из Минтранса и хмурый командированный из ФСБ (их фамилии вообще в голове не застревают, Сергеев-Кузнецов-Васильев, и на лицо все одинаковые, чтобы не запомнили) кивнули и вернулись взглядами к бородатому в свитере. Петр Иосифович сел, положил перед собой папку. Речь бородатого летала в воздухе около большой люстры — потолки в кабинете были едва не пятиметровые, а в голове Петра Иосифовича, до которой повествование не доносилось, все крутились эти хулиганы, притворно отвечавшие по телефонам Минкультуры «Прачечная!»
— Петр Иосифович, вам есть что добавить? — вывел Петра Иосифовича из раздумий мягкий голос бородатого. Петр Иосифович посмотрел на него, как щука из проруби глядит на рыбнадзор, встряхнулся и начал доклад.
И доклад, прямо скажем, не задался, хотя и случился. Давно Петру Иосифовичу не приходилось докладывать в неподготовленной аудитории. Командированный из ФСБ смотрел на него, как Явлинский на Навального. Заместитель из Росохранкультуры изумленно теребила косу и пялилась из-за очков, будто Петр Иосифович рассказывал о планах строительства итальянского кафе в мавзолее Ленина. Прочие просто переглядывались. Закончив инициативным предложением о создании сериала о советских рыбаках — это уже было согласовано у Эрнста, в принципе, они эту чушь уже давно сняли, полгода плавали у берегов Мали на траулерах пятью съемочными группами, и осталось лишь пристроить продукцию к делу, списав часть затрат, — Петр Иосифович обеспокоенно посмотрел на бородатого.
Бородатый смотрел на него обескураженно: так смотрят на филолога, случайно прочитавшего лекцию о хорватских суффиксах третьекурсникам физтеха. Но тут он прищурился и сообщил с малоуместным смешком:
— Спасибо, Петр Иосифович! Поблагодарим, коллеги. В принципе, давайте уже заканчивать, остальное в рабочем порядке. Если есть у кого-то вопросы, задавайте, а так пойдем. Дети ждут, а они ждать не должны.
Замечания о детях Петр Иосифович не понял, однако Снегурочка из Росохранкультуры подняла, как школьница, руку, посмотрев на бородатого. Бородатый ухмыльнулся и кивнул, а девушка повернулась к Петру Иосифовичу:
— Я вот что не поняла. Вы все время говорили о каком-то Росрыболовстве. А что это? Вы управляете рыбаками? Или вы из рыбаков?
Если бы Петра Иосифовича спросили, что такое техасский гремучник, как он примерно выглядит, он бы, наверное, что-нибудь придумал. Но сейчас голос в горле Петра Иосифовича застрял вместе с мыслями, сбившимися в непроходимый ком — ни туда, ни сюда. Что ей, положение о Росрыболовстве зачитывать, что ли? Да и не помнил он его наизусть. Петр Иосифович неожиданно понял, что произошло что-то ужасное и непоправимое, и он один не в курсе. Заместитель руководителя Федерального агентства по рыболовству жалобно обвел глазами стол карельской березы по кругу, потом посмотрел на бородатого, который из-за этого стола уже встал, потом краем зрения зацепил Филимонова из Минтранса, делающего ему лицом странные гримасы.
— А что такое Росохранкультуры, Елена Васильевна, вы случайно не знаете?
И на этот дурацкий вопрос кого-то из зала некоторые в кабинете неожиданно заржали, а Снегурочка пожала плечами, ей явно этот вопрос задавали не в первый раз, и отвечать она не собиралась. Все, кроме Филимонова и Петра Иосифовича, заскрипели стульями и, переговариваясь, начали выходить. Куда-то пошел и бородатый, а кто-то незнакомый одобряюще хлопнул Петра Иосифовича по плечу походя — не дрейфь, мол, всякое бывает. В кабинете остались только двое, и Филимонов коротко сказал:
— Ничего не спрашивай пока. За мной. Пошли.
Когда они вышли в предбанник, красных тулупов на вешалке уже не было. Они двинулись по знакомому коридору направо. Навстречу шла большая компания иностранцев во главе с каким-то загорелым человеком в шляпе с широкими полям, говорившем русскому чиновнику в серой тройке что-то на незнакомом языке, точно не по-английски. В полушаге от шляпы и тройки в синем костюме шел — Петр Иосифович был уже достаточно обескуражен, чтобы удивляться, — глава «Роснефти» Игорь Иванович Сечин и синхронно переводил. «... бразильские клиенты у нас не так распространены, обычно мы работаем с Анголой и Мозамбиком», — успел услышать Петр Иосифович. Филимонов тащил его прочь, мимо кабинетов с незнакомыми яркими табличками, будто уже и весь Ростуризм сдан как обычная московская недвижка под коммерческие офисы, мимо директорской столовой (над ней красовалась вывеска «Бургер Кинг»), и в полуобмороке он вошел в министерскую курилку на втором этаже.
— Валокордин есть? Нитроглицерин есть? — деловито поинтересовался Филимонов. Петр Иосифович вытаращил глаза, Филимонов порылся в карманах, достал вместо таблеток пачку Parliament, настойчиво заставил Петра Иосифовича взять сигарету и принудительно ему прикурил — тот уже три года как не курил — закурил сам, выдохнул и с любопытством уставился на Петра Иосифовича, будто бы перед ним был, например, тигр-альбинос или же брунейский султан, в ходе переговоров в Москве о координации нефтяных поставок выразивший желание посетить серпуховскую привокзальную пивную.
— Так ты не в курсе.
Голос Филимонова звучал насмешливо и с превосходством. То, что он изложил, звучало как бред, но бред логичный. Не верить Филимонову не было оснований.
Выглядело все в изложении так. Три дня назад, как раз тогда, когда Петр Иосифович с супругой наводили порядок перед Новым годом в домике в Коста Брава, купленном четыре года назад, в городе Москве и ее окрестностях всем федеральным государственным гражданским служащим был голос. Неизвестно, что это был за голос, тут Филимонов был особенно беспомощен в описании, то ли устный, то ли письменный, вроде с легкой картавостью, но отчетливый, и, главное, неясно откуда — ниоткуда. Голос начал с сантиментального «Хватит валять дурака!» Но на этот раз всем, кому был голос, было совершенно понятно, что голос имел в виду. После этого он предложил респонденту задавать вопросы в течение четверти часа, обещая компетентные ответы.
Через две минуты из ответов стало понятно, что голос крайне недоволен российским чиновничеством в целом и московским чиновничеством в частности. Голос и в целом скептически относился к идее государственного регулирования чего угодно, но в целом готов был обсуждать эту идею. Однако существование таких структур, как федеральные органы исполнительной власти, он отвергал. От сотрудников этих структур голос требовал непротиворечиво обосновать их надобность — равно как и необходимость для каждого конкретного государственного служащего служить обществу именно в этом федеральном органе исполнительной власти. После того, как это не удавалось — а поди обоснуй это без должной предварительной подготовки! — голос предлагал чиновнику подумать, каким занятием, исходя из его склонностей, ему следовало бы заняться на самом деле, буде была бы такая возможность.
Голос, похоже, умел читать мысли, поскольку отвечать даже не приходилось, — дальнейший разговор был только о том, какие знания и умения, соответствующие природным наклонностям по заброшенной или даже никогда не осваиваемой специальности, за годы федеральной карьеры чиновник не смог получить. А далее голос сообщал, что это упущение — «ничего страшного, все вы человеки» — сейчас будет компенсировано, а его учреждение — распущено яко небывшее. Далее у чиновника сильно кружилась голова, а после этого голос предлагал задать последний вопрос — и закрыть глаза: после этого судьба их тоже переменится, и каждый из попавшихся под руку голосу может идти и получить свое настоящее счастье — заняться тем, чем он от природы мог бы заниматься, не вспоминая о том, что было до этого. Все остальное голос обещал устроить, и ему нельзя было не поверить.
— И что же, — тупо спрашивал Петр Иосифович, — все зажмуривались?
— Ну, не все, — весело ответил Филимонов. — Я вот, например, схалтурил.
— А еще кто-то схалтурил?
— Кто-то, конечно, схалтурил, — ответил беззаботный Филимонов. — Я с Ракверишвили говорил, он не зажмуривался. Иванов из Госкомдури один глаз оставил. Саганянц из ФАСа вообще отказался, он идейный. Только, старик, это ничего не меняет. Ты просто этого голоса не слышал. Он очень убедителен. Шувалов не так убедителен. И говорит голос, в общем, все правильно, не поспоришь, не хочется спорить. И, ты знаешь, даже облегчение какое-то наступает. Я эти три дня летаю, как на подводных крыльях. Как подумаешь, что сейчас с РЖД надо эти идиотские рыбацкие поезда согласовывать, так дрожь пробивает, ты ж знаешь, какой там у них в департаменте идиот этот Пороховенко... Кстати, ты знаешь, где он сейчас? Он, как оказалось, обалденный оперный тенор! Поет Альфреда сегодня.
Петр Иосифович молчал. Альфреда он не знал. Сигарета давно догорела. Ему было чудовищно обидно. Он чувствовал себе голосооставленным.
— … а спрашивали у голоса, — продолжал Филимонов, — кто помнит, то почти всегда одно и то же. Устроено это у них там наверху так, что ли? Никто ничего ни про смысл жизни, ни про наказание, ни про когда умрем, — а только все ж государственники, царевы люди, все спрашивают только одно...
— Что? — тупо проговорил Петр Иосифович, сидя на неуютной лавке.
— А как всегда. А как страна будет жить без Минтранса? Без Росохранкультуры? Без Минпромторга? Кто все, что они делали, будет делать?
— И что этот ваш голос им отвечал?
— Знаешь, ты ж все это слышал раньше, что тут нового скажешь? Нам консультанты из McKinsey писали довольно похожее, и Кудрин, пока был в правительстве, с такой же речью выступал. Только у этого голоса как-то намного более понятно, хотя и резче. Понимаешь, он проще как-то говорил. Все время спрашивал — а почему вы так думаете, что необходимо, это вас так мама учила, что ли...
— Стоять, — раздался вдруг тихий голос из открывшейся двери курилки. — Руки за голову. Не двигаться. Пошел, пошел!
В двери стоял невысокий человек в сером пальто с «Макаровым», нацеленным на Петра Иосифовича. Позади стрелка был высокий румяный амбал с черным глухарем под мышкой и тоже с пистолетом. Невысокий с залысинами быстро подвинулся к Филимонову, профессионально обшарил по бокам, поставил к стене. Румяный пистолетом указал Петру Иосифовичу сидеть, невысокий похлопал по бокам и его, спросил строго и как бы между делом:
— Где японец?
— Ммм... — только и ответил Петр Иосифович.
— Ясно.
Невысокий не удивился такому ответу, постоял с полминуты, потом сказал напарнику:
— Так, Владимир Иванович! Эти чистые. Смотри. Мы на третий, к Ходорковскому. Скорее всего, японец там. Подойдет Патрушев, блокируй выход. Все понял?
— Так точно, Владимир Владимирович! — ответил амбал с глухарем, и невысокий, как две капли воды похожий на президента Российской Федерации Владимира Владимировича Путина, незаметным движением из курилки исчез.
— Простите... — прохрипел Петр Иосифович, — а можно...
Румяный почесал переносицу «Макаровым» и тут же неожиданно убрал его в кобуру под пиджаком, поправив глухаря. Повисло молчание. Было нельзя.
— Расслабьтесь, мужики, — сказал он через полминуты совсем другим голосом. — Мы не по вашу душу. Вы по ориентировке не подходите.
— А кого вы ловите-то? — осторожно спросил стоящий лицом к стене Филимонов.
— Расслабься. Сядь вон. Японский резидент, отравил двух наших спиртом, пытался украсть планы железнодорожных узлов. Спрашиваешь много.
Филимонов сел.
— Вы из ФСБ? — только и спросил Петр Иосифович у румяного. Тот внимательно посмотрел на Петра Иосифовича очень недобрыми глазами, и Петр Иосифович понял, что вот этот точно глаз не закрывал.
— Это по другому называется. А ФСБ никакого не было, это легенда, — твердо ответил румяный — В принципе, никаких секретов, но не все публично. Не для прессы. Вы пресса?
— А глухарь зачем? — встрял неугомонный Филимонов.
Румяный поморщился.
— Так. У нас всякие оперативные техники. Вам не надо.
Тут в его кармане зазвонил телефон.
— Да, Владимир Владимирович? Все? Да. Да зачем подписка, ничего там нет. Иду. Две минуты. Ну давайте, я на вокзалы дам указание, у меня там нормальные связи.
— Все, пошел. Не берите в голову. У всех своя служба. Пока.
И с этим словами румяный двинулся к выходу.
— Владимир Иванович! — спросил тихим голосом у уходящего Петр Иосифович. Тот обернулся и вновь уставился на него немигающими глазками.
— А вы у голоса, что спрашивали?
Румяный поморщился.
— Ты православный?
Петр Иосифович сделал неопределенное лицо. Румяный помедлил секунду и значительно произнес:
— Молись Матронушке и святому Трифону. И пьянства совсем не нужно. И все будет хорошо. И учти, это — не Бог.
— А кто? — спросил Петр Иосифович.
— Это — внутри. Здравый смысл. Ему молиться грех. Пьянства же не нужно. Все, давай.
С этими словами он быстро вышел, дверь в курилку захлопнулась. Петр Иосифович и Филимонов переглянулись. Курили еще сигареты. В принципе, разговаривать было уже не о чем.
— Пойдем, — сказал Петр Иосифович. — Тебя подвезти? У меня пока своя. Водитель только чужой.
— Да нет, — сказал Филимонов. — Пробки же, Москва стоит, а мне тут идти пять минут до Полянки, ну семь от силы. Ты это. Как оклемаешься, звони. Номера-то все те же. Не расстраивайся. Все выживут. Устроится. Звони. С наступающим.
Петр Иосифович махнул рукой. Филимонов посмотрел на него с жалостью, еще раз зачем-то пожал руку, посмотрел на часы, ушел.
Петр Иосифович тихо сидел в курилке еще минут десять опустошенно. Приходил какой-то дядька, что-то весело говорил по телефону про электропроводку в телефон, куря ароматизированную сигарету, которые Петра Иосифовича раньше раздражали. Заглядывал в курилку и Сечин, но только глянул и закрыл дверь. Через две минуты Петр Иосифович встал и пошел по коридору в сторону бывшего кабинета бывшего замглавы бывшего Ростуризма Альберта Рахмановича, где оставил пальто. В предбаннике никого не было, пальто висело на вешалке, и Петр Иосифович меланхолично его набросил на плечи. Потом в раздумьях открыл дверь в кабинет, где, как он был уверен, никого не будет.
За столом сидел бородатый в черном свитере, перед ним была гора коробок, обернутых цветной бумагой, и тот отрезал от рулона красной синтетической тесьмы отрезки и обвязывал ими коробки крест-накрест. Он поднял на него глаза и посмотрел заинтересованно. Петр Иосифович молчал.
— Ах, да. Простите. Виноват. Я сейчас, — вдруг сказал бородатый и, засуетившись, рванул куда-то в боковую дверь. Петр Иосифович стоял, чего-то ожидая, а бородатый невнятно говорил за полуоткрытой дверью, все извиняясь. Коробки утешали Петра Иосифовича, хотя на вид были типичным театральным реквизитом — Петр Иосифович в свое время учился в театральном училище, да бросил в 79 году и ушел в армию, а потом отец, работавший в союзном Минфине, не выправил ему карьеру, позвонив куда надо и договорившись о чем надо. Все равно это были подарки, пусть и не ему.
— Вот! — сказал бородатый, выйдя, наконец, из подсобки. — Кажется, Петр Иосифович, ваш размер?
В руках у бородатого был красный с белой оторочкой тулуп до пола, темно-красный бархатный мешок и белая меховая шапка с красным же верхом. Петр Иосифович сунул руку в мешок, достал белую бороду на резиночке, приладил к подбородку, достал из мешка актерский грим и засмеялся. Бородатый тоже засмеялся. Тут у Петра Иосифовича зазвонил телефон.
— Алло! — раздался в трубке голос.
Нет. Не тот. Точно не тот. Этот был детский.
Петр Иосифович хотел было сказать то, что строго говорил всегда, когда Ольга и Марья Николаевна не успевали перехватить звонок на селектор — «Росрыболовство, приемная руководителя агентства». Но потом насупился и наиглубочайшим, каким только возможно, басом произнес:
— Дед Мороз. Слушаю.
И на той стороне восторженно молчали.